Текст песни nikemat - я родился очень громко

Я родился очень громко, выражаясь фигурально,
приняла меня роддомка не вполне оригинально,
и всё было бы чудесно - с любопытством подкачали,
было всем неинтересно о моем узнать начале.
А в Москве кричали песни и Гагарина встречали.

Пели вывески на стенах, пели строчки в телеграмме,
и шагал я постепенно неокрепшими ногами,
в неизведанные дали ковылял грядущий лидер,
мимо ангелы сновали, ореола не увидев.
А в Москве на фестивале дали приз Лоллобриджиде.

Ликовал сердечный улей - от меня дождались стона,
только крылышки мелькнули городского купидона.
Ах, любовные проблемы, незаполненные бланки, -
и решались теоремы по гаданию цыганки.
А в Москве на эту тему пел Высоцкий на Таганке.

Прописали мне лекарство, чтоб от стрессов не чихалось,
и, как радужное царство, мне студенчество являлось,
и разыгрывались войны межхарактерного склада,
и дышали мысли знойно из раздумчивого ада.
А в Москве себе спокойно началась олимпиада.

Мне пророчили и врали, восторгались мной открыто,
меж собой лишь называли жизнерадостным рахитом.
Были хуже, чем напасти, безобидные наветы,
на зубах скрипели страсти, как фальшивые монеты.
А в Москве осталось счастье, а в Москве осталось лето.

Я простился с суматохой, расписался за былое,
и поплакала эпоха за мое житьё гнилое.
То ли в трансе, то ли в гневе стали траурными жесты,
жухли листики на древе, и готовились оркестры -
а в Москве на Новодевичьем подыскивали место.

И сказал я всем спасибо за прощальные приветы,
и тепло моих улыбок сохранилось на портретах,
я глядел со стен любезно в наше солнечное завтра,
и писал довольно пресно обо мне какой-то автор...
А в Москве орали песни и встречали космонавтов.

I was born very loud, figuratively speaking,
the maternity hospital didn’t accept me quite original,
and everything would be wonderful - let us down with curiosity,
It was uninteresting to everyone about my finding out the beginning.
And in Moscow they shouted songs and met Gagarin.

They sang signs on the walls, sang lines in a telegram,
and I gradually walked with unstable legs,
the future leader hobbled into the unknown
the angels scurried past without seeing the halo.
And in Moscow at the festival they gave a prize to Lollobrigida.

The heart beehive rejoiced - a moan came from me,
only wings flashed a city cupid.
Ah, love problems, blank forms, -
and solved the gypsy fortune-telling theorems.
And in Moscow, Vysotsky sang on this topic on Taganka.

They prescribed me a medicine so that I wouldn’t sneeze from stress,
and, like a rainbow kingdom, I was a student,
and wars of an inter-character warehouse were played out,
and breathing sultry thoughts from a thoughtful hell.
And in Moscow, the Olympics began quietly.

They prophesied and lied to me, they admired me openly,
among themselves they just called cheerful rickets.
Were worse than adversity, harmless slander
passions creaked on his teeth like counterfeit coins.
And in Moscow there was happiness, and in Moscow there was summer.

I said goodbye to the bustle, signed for the past,
and the era cried for my rotten life.
Whether in a trance, or in anger, gestures became mournful,
the leaves on the tree died, and the orchestras were preparing -
and in Moscow they were looking for a place on Novodevichy.

And I said to everyone thanks for the farewell greetings
and the warmth of my smiles was preserved in the portraits,
I looked kindly from the walls into our sunny tomorrow,
and some author wrote quite freshly about me ...
And in Moscow, they screamed songs and met astronauts.