[Куплет]:
Землянка проводами нашпигована
Десятки мониторов, как сетчатка насекомого
И на экранах копошатся незнакомые
Букашки-пешеходы, безучастные, как роботы
Он входит, не включая свет; он начальник здесь
Он ставит чай, предпочитает для начала сесть
Ведь он уже немолод, опыт за плечами есть
И с каждым годом он всё чаще ощущает смерть
Зато перед его очами вся людская сеть, вся людская суть:
Камеры вещают и вращается земная твердь
Бликов в зрачках не счесть:
Он верховный наблюдатель, а это большая честь
И он сидит перед светящейся стеной из дисплеев
Застывший, будто ящерица в зной, и глазеет
Другому было б страшно и темно
А он, уставившись, чудно таращится в бездонный телек
На мониторах лабиринты, коридоры
Содомиты, переломы, вечеринки, передозы
Должники и кредиторы, от элиты до низов
За многоликую толпою он следит и мониторит
Где-то трое лбов избивают больного
Надев на него жабо, размалёванного, как клоун
Где-то хоронят детей образцового детдома
Но за ними дед в оба глядит из телескопа
И лишь когда свет фонарей за шторами погаснет
Он поправляет на рукаве жёлтую повязку
И, заперев свою землянку крепко на ночь, вдаль
Уходит, стуча по асфальту белой палочкой
[Verse]:
The dugout is stuffed with wires
Dozens of monitors, like a retina of an insect
And unfamiliar
Bukashki-pedesters, indifferent, like robots
It enters, not including light; He is the boss here
He puts tea, prefers to start sitting down
After all, he is already elderly, there is experience behind him
And every year he increasingly feels death
But in front of his eyes, the whole human network, all human essence:
Cameras broadcast and rotates the earthly firmament
Blicks in the pupils cannot be counted:
He is a supreme observer, and this is a great honor
And he sits in front of a luminous wall of displays
Frozen, like a lizard in heat, and stares
It would be scary and dark
And he, staring, stares miraculously in the bottomless TV
On the monitors, labyrinths, corridors
Sodomites, fractures, parties, overdings
Debtors and creditors, from the elite to the lower
He monitors and monitors the many -sided crowds
Somewhere three foreheads are beaten by the patient
Putting a toad on him, waved like a clown
Somewhere they bury children of an exemplary orphanage
But behind them, grandfather in both looks from the telescope
And only when the light of the lanterns will go out behind the curtains
He corrects a yellow bandage on his sleeve
And, having locked his dugout tight at night, into the distance
Leaving, knocking on the asphalt with a white stick
