Землянка проводами нашпигована,
Десятки мониторов, как сетчатка насекомого.
И на экранах копошатся незнакомые
Букашки-пешеходы, безучастные, как роботы.
Он входит, не включая свет; он начальник здесь.
Он ставит чай и предпочитает для начала сесть.
Ведь он уже не молод, опыт за плечами есть.
И, с каждым годом, он все чаще ощущает смерть.
Зато перед его очами - вся людская сеть,
Вся людская суть;
Камеры вещают и вращается земная твердь.
Блика в зрачках не счесть :
Он верховный наблюдатель а это большая честь.
И он сидит перед светящейся стеной
Из дисплеев. Застывший, будто ящерица в зное,
И глазеет; другому было страшно и темно.
Он уставившись чудно таращится в бездонный телек.
На мониторах : лабиринты, коридоры,
Содомиты, переломы, вечеринки, передозы,
Должники и кредиторы, от элиты до низоты.
За многликую толпою он следит и мониторит.
Где-то трое лбов избивают больного,
надев на него жабо, размалеванного, как клоун.
Где-то хоронят детей образцового детдома,
Но за ними дед в оба глядит из телескопа.
И лишь когда свет фонарей за шторами погаснет,
Он поправляет на рукаве желтую повязку.
И заперев свою землянку, крепко на ночь,
Вдаль уходит, стуча по асфальту белой палочкой.
Dug bustles with wires,
Dozens of monitors, as the retina of the insect.
And on the screens of strangers swarming
Insects pedestrians, indifferent, like robots.
He is not included in the light; he is the chief here.
He puts tea and prefers to begin to sit up.
After all, he is no longer young, have the experience behind.
And every year, he increasingly feels the death.
But before his eyes - the entire human chain,
All the human essence;
Cameras broadcasting and terrestrial firmament revolves.
Bleek in the pupils do not count:
He is the supreme observer and it is a great honor.
He sits in front of a glowing wall
From displays. Frozen like a lizard in the heat,
And staring; the other was scary and dark.
He stares staring into a bottomless wonderful telly.
On monitors: labyrinths, corridors,
Sodomites, fractures, parties, overdose,
Debtors and creditors, from the elite to nizoty.
For mnoglikuyu crowd he oversees and monitors.
Somewhere three foreheads beat of the patient,
putting him frill, a painted like a clown.
Somewhere buried child model children's home,
But behind them the grandfather both looking out the telescope.
And only when the light goes out lanterns for the curtains,
He adjusts his yellow armband on his sleeve.
And shut their dugout hard at night,
Distance away, beating on the asphalt white stick.
