Эта дурочка - нечто законное, но как дурман.
Перепутаны мысли, утопленный голос, что внутри крадется в капкан.
Она в бошке как накипь (Да), но по жизни как факел (Да)
И я ей поджигаю насыщенно серые будни. Огниво и дьявол.
Твои котики муркают перед окном, разгоняю их кактусом с пятого
И на всякого ты кидаешься, флиртами трогаешь их.
И какие тут к черту любовные драмы?
Мои настороженные барные прятки,
Вновь пентаграммы, завязаны в граммах.
Давно уже нам ясно, стоим мы на грани. Да.
Когда-нибудь забудешь путь домой.
Я сам выдавлю этот гной, что скопился лишь у тебя. Погрешность.
Не пои меня насильно и вали из меня активно.
Из твоих черных глаз диких и нежных нас не увидать, совсем не то кино.
На электрический стуле нас двоих уже не застать в живых.
Убивать тебя красиво, тактильно, осязая отраженье глаз твоих.
Она - человек воскресенье, (чщщ) общаемся гласными.
Она падает на землю. Все еще прикидываясь парными.
This fool - something legitimate, but as a dope.
Convert thoughts, recessed voice, which is mounted in a trap.
She is in Boschka as a scale (yes), but in life as a torch (yes)
And I set up a saturated gray everyday life. Fire and devil.
Your seams are purring in front of the window, accelerate them with a cactus with fifth
And on everyone you rushing, flirts touch them.
And what are the loving dramas to hell?
My wops bar hide and seek,
The pentagram is again tied in grams.
It has long been clear to us, we stand on the verge. Yes.
Someday forget the way home.
I myself will give out this pus, which I had accumulated only. Error.
Do not sing me forcibly and tremble from me actively.
From your black eyes, wild and gentle do not see us, not at all the movie.
On an electric chair, two of us can no longer be alive.
Killing you beautifully, tactful, touching your eye reflection.
She is a Sunday man, (biting) we communicate vowels.
She falls to the ground. Still pretending to the pair.
