Scrape against the wall, underthings askew and damp. Fire in its face ablaze with moist, glistening untruths.
Chorus
It wandered a low road and now everything's ruined!
It worried a ragged rent, now everything's raw!
Unlit floor boards, creaking, soft, rotten old man toe nails crush mouse dung whispers squeal, "Perhaps you'll die in your sleep."
2nd Part
In a pit it wilted, scratched out sums stiltingly, uncomfortably close, "We'll not let you live untrammeled!"
In a frost-frozen lot a melt of snow slid smiling inside its rubber boots. "You'll wither-wilt when we find your mittens!"
In harsh-lit kitchen wine and smoke anoint and glaze stark, half-cooked potato plates. "Dad's not come home with brown-bagged scallops!"
In a hot tongue of shade it wallows, small, abandoned, torn to tatters in a furnace of razors. "We laugh and play and you don't matter!"
Поскребите стену, нижнее белье перекосившееся и влажное. Огонь в его лице пылает влажной, блестящей неправдой.
хор
Он брел по низкой дороге, и теперь все разрушено!
Беспокоила рваная рента, теперь все сырое!
Незажженные половые доски, скрип, мягкие, гнилые ногти старика на ногах давят мышиной помет, шепот визжат: «Может, ты умрешь во сне».
2-я часть
В яме он увядал, неуклюже выцарапал суммы, неудобно близко: «Мы не дадим вам жить без помех!»
На промерзшем участке растаял снег, улыбаясь под резиновыми сапогами. «Вы увянете, когда мы найдем ваши варежки!»
В ярко освещенной кухне вино и дым смазывают и глазируют полусырые картофельные тарелки. «Папа не пришел домой с гребешками в коричневых пакетах!»
На раскаленном языке тени валяется оно, маленькое, заброшенное, разорванное в клочья в топке бритв. «Мы смеемся и играем, а вы не имеете значения!»
