Ten years ago on a cold, dark night there was someone killed in the Townhall light.
There were few at the scene but they all agreed that the slayer who ran looked a lot like me.
Nobody knows. Nobody sees. Nobody knows but me.
The judge said, 'Son, what is your alibi? If you were somewhere else then you won't have to die.'
I spoke not a word though it meant my life for I'd been in the arms of my best friend's wife.
She walks these hills in a long black veil. She visits my grave when the night winds wail.
Nobody knows. Nobody sees. Nobody knows but me.
The scaffold was high and eternity near. She stood in the crowd and shed not a tear.
But sometimes at night when the cold wind moans in a long black veil she cries o'er my bones.
She walks these hills in a long black veil. She visits my grave when the night winds wail.
Nobody knows. Nobody sees. Nobody knows but me. Nobody knows but me.
Десять лет назад холодной темной ночью кто-то был убит в свете ратуши.
На месте происшествия было немного людей, но все согласились, что сбежавший убийца очень похож на меня.
Никто не знает. Никто не видит. Никто не знает, кроме меня.
Судья сказал: «Сынок, какое у тебя алиби?» Если бы ты был где-то в другом месте, тебе не пришлось бы умирать».
Я не произнес ни слова, хотя это значило для меня жизнь, потому что я был в объятиях жены моего лучшего друга.
Она ходит по этим холмам в длинной черной вуали. Она посещает мою могилу, когда воет ночной ветер.
Никто не знает. Никто не видит. Никто не знает, кроме меня.
Эшафот был высок и вечность близка. Она стояла в толпе и не пролила ни слезинки.
Но иногда по ночам, когда холодный ветер стонет в длинной черной вуале, она плачет над моими костями.
Она ходит по этим холмам в длинной черной вуали. Она посещает мою могилу, когда воет ночной ветер.
Никто не знает. Никто не видит. Никто не знает, кроме меня. Никто не знает, кроме меня.
