Текст песни Давид Самойлов - Пестель, поэт и Анна

Там Анна пела с самого утра
И что-то шила или вышивала.
И песня, долетая со двора,
Ему невольно сердце волновала.

А Пестель думал: "Ах, как он рассеян!
Как на иголках! Мог бы хоть присесть!
Но, впрочем, что-то есть в нем, что-то есть.
И молод. И не станет фарисеем".
Он думал: "И, конечно, расцветет
Его талант, при должном направленье,
Когда себе Россия обретет
Свободу и достойное правленье".
- Позвольте мне чубук, я закурю.
- Пожалуйте огня.
- Благодарю.

А Пушкин думал: "Он весьма умен
И крепок духом. Видно, метит в Бруты.
Но времена для брутов слишком круты.
И не из брутов ли Наполеон?"

Шел разговор о равенстве сословий.
- Как всех равнять? Народы так бедны,-
Заметил Пушкин,- что и в наши дни
Для равенства достойных нет сословий.
И потому дворянства назначенье -
Хранить народа честь и просвещенье.
- О, да,- ответил Пестель,- если трон
Находится в стране в руках деспота,
Тогда дворянства первая забота
Сменить основы власти и закон.
- Увы,- ответил Пушкин,- тех основ
Не пожалеет разве Пугачев...
- Мужицкий бунт бессмыслен...-
За окном
Не умолкая распевала Анна.
И пахнул двор соседа-молдавана
Бараньей шкурой, хлевом и вином.
День наполнялся нежной синевой,
Как ведра из бездонного колодца.
И голос был высок: вот-вот сорвется.
А Пушкин думал: "Анна! Боже мой!"

- Но, не борясь, мы потакаем злу,-
Заметил Пестель,- бережем тиранство.
- Ах, русское тиранство-дилетантство,
Я бы учил тиранов ремеслу,-
Ответил Пушкин.
"Что за резвый ум,-
Подумал Пестель,- столько наблюдений
И мало основательных идей".
- Но тупость рабства сокрушает гений!
- На гения отыщется злодей,-
Ответил Пушкин.
Впрочем, разговор
Был славный. Говорили о Ликурге,
И о Солоне, и о Петербурге,
И что Россия рвется на простор.
Об Азии, Кавказе и о Данте,
И о движенье князя Ипсиланти.

Заговорили о любви.
- Она,-
Заметил Пушкин,- с вашей точки зренья
Полезна лишь для граждан умноженья
И, значит, тоже в рамки введена.-
Тут Пестель улыбнулся.
- Я душой
Матерьялист, но протестует разум.-
С улыбкой он казался светлоглазым.
И Пушкин вдруг подумал: "В этом соль!"

Они простились. Пестель уходил
По улице разъезженной и грязной,
И Александр, разнеженный и праздный,
Рассеянно в окно за ним следил.
Шел русский Брут. Глядел вослед ему
Российский гений с грустью без причины.

Деревья, как зеленые кувшины,
Хранили утра хлад и синеву.
Он эту фразу записал в дневник -
О разуме и сердце. Лоб наморщив,
Сказал себе: "Он тоже заговорщик.
И некуда податься, кроме них".

В соседний двор вползла каруца цугом,
Залаял пес. На воздухе упругом
Качались ветки, полные листвой.
Стоял апрель. И жизнь была желанна.
Он вновь услышал - распевает Анна.
И задохнулся:
"Анна! Боже мой!"

There Anna sang from the very morning
And she sewed or embroidered something.
And the song, blown from the yard,
His heart was involuntarily agitated.

And Pestel thought: "Oh, how absent-minded he is!
As on pins and needles! You could at least sit down!
But, however, there is something in him, something there.
And young. And he will not become a Pharisee. "
He thought: "And, of course, it will blossom
His talent, when properly directed,
When Russia will gain
Freedom and dignified rule. "
- Let me chubuk, I'll smoke.
- Welcome fire.
- Thank you.

And Pushkin thought: "He is very smart
And strong in spirit. Apparently aiming at Brutus.
But times are too bad for the Brutus.
And isn't Napoleon a Brutus? "

There was a conversation about the equality of estates.
- How to equate everyone? The nations are so poor
Pushkin noticed - as in our days
There are no estates for worthy equality.
And therefore the appointment of the nobility -
To keep the people honor and enlightenment.
- Oh, yes, - answered Pestel, - if the throne
Is in the country in the hands of a despot,
Then the nobility's first concern
Change the foundations of power and the law.
- Alas, - said Pushkin, - those foundations
Will Pugachev not regret it ...
- A peasant revolt is meaningless ...
Outside the window
Anna sang incessantly.
And the yard of a Moldovan neighbor smelled
Lamb skin, barn and wine.
The day was filled with a gentle blue
Like buckets from a bottomless well.
And the voice was high: it was about to break.
And Pushkin thought: "Anna! My God!"

- But, not fighting, we indulge in evil, -
Pestel noticed, - we take care of tyranny.
- Ah, Russian tyranny-amateurism,
I would teach tyrants a craft, -
Pushkin answered.
"What a quick mind, -
Pestel thought - so many observations
And few solid ideas. "
“But the stupidity of slavery crushes genius!
- A villain will be found for a genius, -
Pushkin answered.
However, the conversation
He was nice. They talked about Lycurgus,
And about Solon, and about Petersburg,
And that Russia is torn to the open.
About Asia, the Caucasus and Dante,
And about the movement of Prince Ypsilanti.

They started talking about love.
- It,-
Pushkin noticed - from your point of view
Useful only for citizens of multiplication
And, therefore, also entered into the framework.
Here Pestel smiled.
- I am soul
Materialist, but reason protests.
With a smile, he seemed light-eyed.
And Pushkin suddenly thought: "This is the salt!"

They said goodbye. Pestel was leaving
Down the street that's worn out and dirty
And Alexander, relaxed and idle,
Absentmindedly, I watched him through the window.
The Russian Brutus was walking. Looked after him
Russian genius with sadness for no reason.

Trees like green jugs
They kept the morning cold and blue.
He wrote this phrase in his diary -
About mind and heart. Wrinkled forehead,
I said to myself: "He is also a conspirator.
And nowhere to go but them. "

A karutsa crawled into the neighboring yard in a train,
The dog barked. On elastic air
Branches full of foliage swayed.
It was April. And life was desired.
He heard again - Anna sings.
And suffocated:
"Anna! My God!"