Континент.
Молчит по неволе ползущий уж,
Что на кладбище только слияние душ,
Что в горе присутствует у нас солидарность.
За лопату - спасибо и благодарность.
Уходим, приходим всегда по прямой.
Оглянувшись назад, кричим: «Боже мой!»
И нисчесть за спиною незримых скитальцев,
Что крестами стоят без отпечатков пальцев.
А годы идут, протекая сквозь
Континент в дорожной пыли.
А мы, надеясь на русский авось,
Идем туда, куда шли.
И внезапно хочется пить и пить,
Бежать по поверхности, по возможности плыть.
И трудно промолвить пересохшей глоткой,
Отчего наша жизнь является короткой.
А сердце рвется взглянуть хоть глазком,
Куда мы продолжаем свой путь босиком.
И зачем звучат обрывки песен,
И почему так стонет проклеванная печень.
А годы идут, протекая сквозь
Континент в дорожной пыли.
А мы, надеясь на русский авось,
Идем туда, куда шли.
Continent.
Silent in captivity, the creeping one,
That the cemetery is only a merger of souls,
That there is solidarity in grief.
For the shovel - thanks and gratitude.
We leave, we always arrive in a straight line.
Looking back, we shout: “My God!”
And the despair behind the invisible wanderers,
That crosses are without fingerprints.
And the years go by
Continent in road dust.
And we, hoping for a Russian chance,
We go where we went.
And suddenly I feel thirsty and thirsty
Run on the surface, swim if possible.
And it's hard to say in a dry throat
Why is our life short.
And the heart is eager to look at least with an eye,
Where are we going barefoot.
And why do snippets of songs sound
And why is the pecked liver so groaning.
And the years go by
Continent in road dust.
And we, hoping for a Russian chance,
We go where we went.
