Это было в тот вечер, в тот вечер.
Дома закипали как чайники.
Из окон рвалось клокотанье любви.
И “любовь не картошка”
И “твои обнаженные плечи”
Кружились в паническом вальсе,
Летали и пели как львы.
Но вот грохнул подъезд и залаял звонок.
Весна подымалась по лестнице молча.
И каждый вдруг вспомнил что он одинок.
Кричал, одинок! задыхаясь от желчи.
И в пении ночи и в реве утра,
В глухом клокотании вечера в парке,
Вставали умершие годы с одра
И одр несли как почтовые марки.
Качалась, как море асфальта, река.
Взлетали и падали лодки моторов,
Акулы трамваев завидев врага
Пускали фонтаны в ноздрю коридоров.
И было не страшно поднявшись на гребень
Нестись без оглядки на волнах толпы
И чувствовать гибель в малиновом небе
И сладкую слабость и слабости пыл.
В тот вечер, в тот вечер описанный в книгах
Нам было не страшно галдеть на ветру.
Строенья склонялись и полные краков
Валились, как свежеподкошенный труп
И полные счастья, хотя без науки.
Бил крыльями воздух в молочном окне
Туда, где простерши бессмертные руки
Кружилась весна как танцор на огне.
It was that evening, that evening.
Houses boiled like teapots.
A rumble of love burst from the windows.
And “love is not potato”
And “your bare shoulders”
Spinning in a panicky waltz
They flew and sang like lions.
But then the entrance crashed and barked the bell.
Spring climbed the stairs in silence.
And everyone suddenly remembered that he was lonely.
Screaming, lonely! gasping for bile.
And in the singing of the night and in the roar of the morning
In the muffled bubbling evening in the park,
The dead years rose from their beds
And the bed was carried as stamps.
A river swayed like a sea of asphalt.
Motor boats took off and fell
Sharks trams seeing enemy
Let fountains in the nostril of the corridors.
And it wasn’t scary climbing the ridge
Rush without looking back at the waves of the crowd
And feel the doom in the crimson sky
And sweet weakness and weakness ardor.
That evening, that evening described in books
We were not scared to fumble in the wind.
Buildings were leaning and full of Krakow
Fell like a freshly corpse
And full of happiness, although without science.
Fluttered the air in the milk window
To where the immortal hands are stretched
Spring swirled like a dancer on fire.
