Текст песни Дженнифер Лоуренс - звуки оргазма

За всех вас,
которые нравились или нравятся,
хранимых иконами у души в пещере,
как чашу вина в застольной здравице,
подъемлю стихами наполненный череп.

Все чаще думаю -
не поставить ли лучше
точку пули в своем конце.
Сегодня я
на всякий случай
даю прощальный концерт.

Память!
Собери у мозга в зале
любимых неисчерпаемые очереди.
Смех из глаз в глаза лей.
Былыми свадьбами ночь ряди.
Из тела в тело веселье лейте.
Пусть не забудется ночь никем.
Я сегодня буду играть на флейте.
На собственном позвоночнике.

1

Версты улиц взмахами шагов мну.
Куда уйду я, этот ад тая!
Какому небесному Гофману
выдумалась ты, проклятая?!

Буре веселья улицы узки.
Праздник нарядных черпал и черпал.
Думаю.
Мысли, крови сгустки,
больные и запекшиеся, лезут из черепа.

Мне,
чудотворцу всего, что празднично,
самому на праздник выйти не с кем.
Возьму сейчас и грохнусь навзничь
и голову вымозжу каменным Невским!
Вот я богохулил.
Орал, что бога нет,
а бог такую из пекловых глубин,
что перед ней гора заволнуется и дрогнет,
вывел и велел:
люби!

Бог доволен.
Под небом в круче
измученный человек одичал и вымер.
Бог потирает ладони ручек.
Думает бог:
погоди, Владимир!
Это ему, ему же,
чтоб не догадался, кто ты,
выдумалось дать тебе настоящего мужа
и на рояль положить человечьи ноты.
Если вдруг подкрасться к двери спаленной,
перекрестить над вами стёганье одеялово,
знаю -
запахнет шерстью паленной,
и серой издымится мясо дьявола.
А я вместо этого до утра раннего
в ужасе, что тебя любить увели,
метался
и крики в строчки выгранивал,
уже наполовину сумасшедший ювелир.
В карты бы играть!
В вино
выполоскать горло сердцу изоханному.

Не надо тебя!
Не хочу!
Все равно
я знаю,
я скоро сдохну.

Если правда, что есть ты,
боже,
боже мой,
если звезд ковер тобою выткан,
если этой боли,
ежедневно множимой,
тобой ниспослана, господи, пытка,
судейскую цепь надень.
Жди моего визита.
Я аккуратный,
не замедлю ни на день.
Слушай,
всевышний инквизитор!

Рот зажму.
Крик ни один им
не выпущу из искусанных губ я.
Привяжи меня к кометам, как к хвостам
лошадиным,
и вымчи,
рвя о звездные зубья.
Или вот что:
когда душа моя выселится,
выйдет на суд твой,
выхмурясь тупенько,
ты,
Млечный Путь перекинув виселицей,
возьми и вздерни меня, преступника.
Делай что хочешь.
Хочешь, четвертуй.
Я сам тебе, праведный, руки вымою.
Только -
слышишь! -
убери проклятую ту,
которую сделал моей любимою!

Версты улиц взмахами шагов мну.
Куда я денусь, этот ад тая!
Какому небесному Гофману
выдумалась ты, проклятая?!

2

И небо,
в дымах забывшее, что голубо,
и тучи, ободранные беженцы точно,
вызарю в мою последнюю любовь,
яркую, как румянец у чахоточного.

Радостью покрою рев
скопа
забывших о доме и уюте.
Люди,
слушайте!
Вылезьте из окопов.
После довоюете.

Даже если,
от крови качающийся, как Бахус,
пьяный бой идет -
слова любви и тогда не ветхи.
Милые немцы!
Я знаю,
на губах у вас
гётевская Гретхен.
Француз,
улыбаясь, на штыке мрет,
с улыбкой разбивается подстреленный авиатор,
если вспомнят
в поцелуе рот
твой, Травиата.

Но мне не до розовой мякоти,
которую столетия выжуют.
Сегодня к новым ногам лягте!
Тебя пою,
накрашенную,
рыжую.

Может быть, от дней этих,
жутких, как штыков острия,
когда столетия выбелят бороду,
останемся только
ты
и я,
бросающийся за тобой от города к городу.

Будешь за море отдана,
спрячешься у ночи в норе -
я в тебя вцелую сквозь туманы Лондона
огненные губы фонарей.

В зное пустыни вытянешь караваны,
где львы начеку,-
тебе
под пылью, ветром рваной,
положу Сахарой горящую щеку.

Улыбку в губы вло

For all of you,
who like or love,
icons stored in the cave of the soul,
like a cup of wine in a drinking toast,
lift up the skull filled with poems.

Increasingly, I think -
do not put it better
bullet point to its end.
Today I
just in case
I give a farewell concert.

Memory!
Collect the brain in the room
favorite inexhaustible queue.
Laughter from the eyes into the eyes of lei.
Bylymi weddings cooperate for the night.
From body to body fun pour.
Let no one be forgotten overnight.
Today I'm going to play the flute.
On his own spine.

1

Milestones street sweeps steps mnu.
Where I go, this hell melting!
Which heavenly Hoffmann
invent you, damn ?!

Bure fun narrow streets.
Holiday elegant drew and drew.
I think.
Thoughts, blood clots,
sick and parched, climb out of the skull.

To me,
Wonderworker of all that festive,
to go out on holiday with whom.
I'll take it now and backward grohnu
and head vymozzhu Nevsky stone!
So I blaspheming.
Oral, there is no God,
and the god of this peklovyh depths
that in front of her mountain zavolnuetsya and tremble,
He led and commanded:
Love!

God is pleased.
Under-air cooler
exhausted man wild and extinct.
God rubs his palm grips.
God thinks:
Wait, Vladimir!
This is it, it is,
not to guess who you are,
invented to give you a present husband
and to put a human on the piano notes.
If you suddenly sneak up to the door scorched,
you cross over quilted odeyalovo,
I know -
whiff of singed hair,
and sulfur izdymitsya meat of the devil.
I instead to an early morning
terrified that you love taken away,
tossed
and cries in line vygranival,
already half-crazy jeweler.
The card is to play!
The wine
rinse the throat heart izohannomu.

Do not you!
I do not want!
Does not matter
I know,
I'll die soon.

If it is true, that is you,
god,
Oh my God,
If the star thee woven carpet,
If this pain,
daily multiplicand,
sent down to you, O Lord, torture,
Put judicial circuit.
Wait for my visit.
I am a neat,
without slowing down any day.
Listen
supreme Inquisitor!

Roth clamp.
None of them cry
is not released from the lip bitten me.
Bind me to comets as to the tails
horse,
and vymchi,
tearing teeth of the star.
Or this:
When my soul was evicted,
will come to your judgment,
vyhmuryas tupenky,
you,
Milky Way hooking the gallows,
vzderni and take me a criminal.
Do whatever you want.
Want quarter.
I did to you, righteous and wash my hands.
Only -
hear! -
Get the damn,
which made my favorite!

Milestones street sweeps steps mnu.
Where I go, this hell melting!
Which heavenly Hoffmann
invent you, damn ?!

2

And the sky,
in fumes has forgotten that blue,
and clouds, ragged refugees exactly
vyzaryu my last love,
bright as the glow from the consumptive.

Joy will cover roar
osprey
forgotten about home and comfort.
People,
Hear!
Come out of the trenches.
After dovoyuete.

Even,
blood swinging as Bacchus,
drunken fight goes -
words of love and did not dilapidated.
Dear Germans!
I know,
on the lips you
Goethe's Gretchen.
Frenchman,
smiling, bayonet MRET,
with a smile splits wounded airman,
If you recall
her mouth in a kiss
thy Traviata.

But I was not up to the pink flesh,
which vyzhuyut century.
Today, the new legs lie!
You sing,
painted,
redhead.

Maybe the days of these,
creepy, like a bayonet tip,
century, when bleached beard,
We stay only
you
and I,
conspicuous for you from town to town.

You will be given over the sea,
hide at night in a hole -
I'm in love with you as a whole through the fogs of London
his lips fiery lanterns.

In the heat of the desert vytyanesh caravans
where lions on guard -
you
under the dust, torn by the wind,
put sugar burning cheek.

The smile on the lips embedding