Я прикрываю флагами рваными
то, что ещё от меня осталось
и наслаждаюсь ранами,
в фонтане омытыми. Оказалось,
день к закату катится,
а я всё такой же нелепый,
как говорящая каракатица,
которую то ли не видят,
то ли действительно слепы.
Я думаю, мне бы
укрыться под лондонским снегом
и на кончике языка ощутить небо –
это как свобода после побега,
как коктейль, потёкший по венам.
Я закрываюсь в квартире,
это моё в последнее время убежище.
Здесь я забываю о мире
и прячу всё колющее, прячу всё режущее.
На волне мягких битов
и под голос Молко
засыпаю ещё не убитым,
просыпаюсь мертвым. На полке
складываю мысли между пластинками
и в проигрывателе под иголкой
прячу всё дорогое, ухмылками
отвечаю на неприятное,
одиночество пью вёдрами и бутылками,
закрыв окна и двери, тихо пою.
Представляю, что тебе это нравится.
И с губ мелодично срывается
«Every me and every you».
I cover with torn flags
what is left of me
and enjoy the wounds
in the fountain washed. It turned out
day to sunset rolls
and I'm still ridiculous
like talking cuttlefish
which they don’t see,
either really blind.
I think I would
take shelter under london snow
and feel the sky at the tip of your tongue -
it's like freedom after running away
like a cocktail flowing through my veins.
I close in the apartment
this is my refuge lately.
Here I forget about the world
and hide all the piercing, hide all the cutting.
On the wave of soft bits
and to Molko’s voice
I fall asleep not yet killed,
wake up dead. On the shelf
I put my thoughts between the records
and in the player under the needle
I hide everything expensive, grins
I answer to the unpleasant
I drink loneliness with buckets and bottles
closing windows and doors, I sing softly.
Imagine that you like it.
And melodically breaks from lips
"Every me and every you."
