Мне было десять лет, когда впервые
Я ощутил в минуты роковые,
Что не по мне пришлась душа моя.
Она во мне никак не умещалась –
Она в слова и звуки воплощалась,
Или летала в дальние края.
И начало её двойное свойство
Во мне рождать глухое беспокойство,
Меж нами сеять смуту и вражду...
Она любила всё, что мне претило,
Она не признавала коллектива
И не желала привыкать к труду.
В семнадцать я решил: "Довольно, хватит!
Настал мой час – она за всё заплатит!"
И я зажал её в немых тисках.
Я днём бродил с ней, тих и беззаботен,
А по ночам таскал из подворотен
И распинал на глянцевых листках.
Моя любовь ей не пришлась по вкусу –
Она и в страсти праздновала труса,
Беря на душу самый тяжкий грех...
Я от друзей и женщин отрекался,
Я от бессильной злобы задыхался –
Она смеялась на глазах у всех.
А в двадцать пять моя душа пропала.
И путалась два года, с кем попало...
А я бледнел и даже клял Творца.
Потом пришла – забитая, худая
И простонала, как сова рыдая:
"Ужасный век, ужасные сердца!"
Я помню, к тридцати она смирилась.
С ней что-то непонятное творилось:
Моя душа поддакивала мне!
И вот тогда, поверив ей, как другу,
Я с ней пошёл по Дантовому кругу –
Да так и сгинул в адовом огне...
Теперь я уличил её в коварстве!
Но – поздно: я пою в подземном царстве
Среди безмолвных призрачных теней.
Я там прочёл на каменных скрижалях,
Что знанья скорбь людскую умножают,
И потому-то – души нас сильней.
I was ten years old when for the first time
I felt in moments the fatal,
That I didn't have my soul.
She did not fit in me -
She in words and sounds embodied,
Or flew to long-range edges.
And its dual property
In me give birth to deaf anxiety,
Mean time to sow troubles and enmity ...
She loved everything that was pretty,
She did not recognize the team
And I did not want to get used to work.
In seventeen I decided: "Pretty, enough!
I came my hour - she pay for everything! "
And I lit her in dumb visits.
I wandered with her, quiet and disabled,
And at night I tuscated from conviction
And painted on glossy leaves.
My love she did not fall to taste -
She and in passion celebrated a coward
Taking the most serious sin on the soul ...
I rented from friends and women
I burned from the powerless malice -
She laughed in front of everyone.
And at the twenty-five my soul disappeared.
And two years were confused, with whom ...
And I pale and even Klyal Creator.
Then came - scored, thin
And groaned, like owl sobbing:
"The terrible century, terrible hearts!"
I remember, she was coming to thirty.
With her something incomprehensible was worried:
My soul chimed me!
And then, to believe her as a friend,
I went with her on Dante's circles -
Yes, and vanished into the hell fire ...
Now I had caught her in the treachery!
But - too late: I sing in the underworld
Among the silent ghostly shadows.
I read it on the tablets of stone,
That the knowledge of human sorrow is multiplied,
And because of that - we have a strong soul.
