Текст песни Дмитрий Воденников - Стихи о собаке

когда сижу за работой
у компьютера,
а собака лежит на коленях —
иногда не глядя поднимаю ее под передние лапы, прижимаю к себе,
говорю ей: Дура ты, дура.
а сейчас, не отрывая глаз от экрана, — машинально снова поднял ее,
прижал,
говорю ей: Дура ты, дура, —
потом посмотрел:
а на уровне лица ее хвост и попа (видимо, лежала наоборот),
и ведь даже не пикнет.
Висит вниз головой.

вот так и нас бог поднимет
непонятно за что

Я называю свою течную суку — то мальчиком, то котенком,
наверное, ей неприятно, но это уже неважно:
ей будет одиннадцать лет, а мне будет — 48,
когда я останусь жить, а собака умрет (однажды).

Но пока ты еще жива и у тебя — первая в жизни течка,
я хожу за тобой с белой наволочкой — и везде, где успел, подстилаю.
А между прочим, собачья кровь —
сначала мелкая, будто сечка,
а потом — виноград раздавленный, темно-красная и густая.

… К слову сказать, этот ужас мужчины перед
женской регулой, слабостью — и всеми кровными их делами
очень забавно выглядит: я ношу ее, суку бедную,
словно подбитого лебедя, под Аустерлицем раненного …
А она свесив голову, смотрит мне на ботинки,
лживая, глупая, черная и почему-то сама растерянная.
— Ну что, — говорю, — котенок? долго манипулировать
собираешься? пачкать мне джинсы уличные, пятнать мне стихотворение —
этой своей идиотской железной жертвенной кровью? —
Собака вздыхает тяжко и я уже — капитулировал.

Потому что я сам считаю
ее — своей последней любовью.

Ну а последняя любовь — она ведь всегда такая.
Однажды она спала (трех месяцев с чем-то от роду)
и вдруг завыла, затявкала, как будто бы догоняя
небесного сенбернара, огромного, будто облако.

А я подумал, что вот — рассыпется в пыль собачка,
но никогда не сможет мне рассказать, какая
была у них там, в небесах, — веселая быстрая скачка
и чего она так завыла, в небесах его догоняя.

Но всё, что человек бормочет, видит во снах, поёт —
всё он потом пересказывает — в словах, принятых к употреблению.
Так средневековой монахине являлся слепящий Тот
в средневековой рубашке, а не голенький, как растение.

Поэтому утром — сегодня — выпал твой первый снег,
и я сказал тебе: Мальчик, пойдем погуляем.
Но мальчику больно смотреть на весь этот белый свет.
И ты побежала за мной. Черная, как запятая.

— Вообще-то я зову ее Чуней, но по пачпорту она — Жозефина
(родители ее — Лайма Даксхунд и Тауро Браун из Зеленого Города),
поэтому я часто ей говорю: Жозефина Тауровна,
зачем ты нассала в прихожей, и как это всё называется?

… Если честно, все смерти, чужие болезни, проводы
меня уже сильно достали — я чувствую себя исчервлённым.
Поэтому я собираюсь жить с Жозефиной Тауровной, с Чуней Петровной
в зеленом заснеженном городе, медленном как снеготаянье.

А когда настоящая смерть, как ветер, за ней придет,
и на большую просушку возьмет — как маленькую игрушку:
глупое тельце её, прохладные длинные уши,
трусливое сердце и голый горячий живот —

тогда — я лягу спать (впервые не с тобой)
и вдруг приснится мне: пустынная дорога,
собачий лай и одинокий вой —
и хитрая большая морда бога,
как сенбернар, склонится надо мной.

when I sit at work
the computer ,
a dog lying on her lap -
sometimes looking lift it under the front legs , cuddle ,
tell her you Fool , fool.
and now , not taking his eyes off the screen - automatically picked it up again ,
pressed ,
tell her you Fool , fool -
Then he looked :
but at the level of her face, tail and ass (apparently lay vice versa)
and do not even piknet .
Hanging upside down .

here and God will raise us
it is unclear what

I call her a bitch technoy - then a boy, kitten,
probably, it is unpleasant, but it does not matter :
it is eleven years old , and I will - 48
I will stay live , and the dog will die ( one day ) .

But while you're still alive and you - the first in the life of estrus ,
I walk behind you with a white pillowcase - and everywhere in time, of the underlying .
And by the way , a dog's blood -
first fine , though chopped ,
and then - the grapes crushed , dark red and thick .

... By the way, the horror of men to
female Regulus, weakness - and all the blood of their affairs
very funny looks , I wear it , the poor bitch ,
if downed swan wounded at Austerlitz ...
And she , his head , looked me in the shoes,
lying, stupid , black and somehow very confused .
- Well, - I say - a kitten ? long handle
going? sully my jeans street , spotting me a poem -
that their idiotic iron sacrificial blood ? -
Dog sighs heavily and I - surrendered.

Because I myself believe
her - her last love .

Well, the last love - because it is always so .
Once she was asleep ( three months with something old )
and suddenly howled , zatyavkala as if catching up
heavenly St. Bernard , a huge , if a cloud .

And I think that that's - crumble into dust dog,
but will never be able to tell me what
was over there , in the sky - a fun fast jump
and then she began to howl in the sky catching it .

But all that a man mutters , sees in his dreams , singing -
everything he then recounts - in words adopted for use.
Since medieval nun was blinding One
in medieval shirt , not naked , like a plant .

So this morning - today - dropped your first snow,
and I said unto thee, boy , go for a walk .
But the boy's painful to look at all this white light.
And you ran after me. Black , as a comma .

- Actually, I call her Chuney , but she pachportu - Josephine
( her parents - Lyme Dakskhund and Tauro Brown of Green City )
so I often said to her: Josephine Taurovna ,
why did you piss in the hallway, and how all this is called?

... To be honest , all the death, illness of others , seeing
I already got much - I feel ischervlёnnym .
So I'm going to live with Josephine Taurovnoy with Chuney Petrovna
in a green snowy city, slow as snowmelt .

And when the real death , like the wind, for it will come,
and take on the big dry - like a small toy :
silly little body her cool long ears ,
cowardly heart and hot naked belly -

then - I go to bed ( for the first time not with you )
and suddenly the dream to me, desert road ,
dog barking and howling lone -
and most cunning snout god
as St. Bernard , leaned over me .