Когда он вошел, госпожа сидела босая и плакала в свои волосы.
Перед ней на треножнике стоял башмачок, в нем хлеб, а на носке башмачка
горела восковая свеча. Под волосами виднелись обнаженные груди госпожи,
обрамленные, как глаза, ресницами и бровями и из них, как темный взгляд капало
темное молоко... Руками с двумя большими пальцами она отламывала кусочки
хлеба и опускала их себе в подол. Когда они размокали от слез и молока, она
бросала их к своим ногам, а на пальцах ног у нее вместо ногтей были зубы.
Прижав ступни к друг к другу, она этими зубами жадно жевала брошенную пищу,
но из – за того, что не было никакой возможности ее проглотить, пережеванные
куски валялись в пыли вокруг...
When he entered, the lady sat barefoot and cried into her hair.
A shoe stood in front of her on a tripod, there was bread in it, and a shoe on a toe
a wax candle was burning. The naked breasts of the mistress were visible under the hair,
framed like eyes, eyelashes and eyebrows and from them, like a dark look dripping
dark milk ... With her hands with two thumbs she broke off pieces
bread and dipped them to her hem. When they soaked from tears and milk, she
threw them at her feet, and on her toes she had teeth instead of nails.
Clutching her feet to each other, she chewed greedily with these teeth,
but due to the fact that there was no way to swallow it, chewed
pieces lay in the dust around ...
