Из тусклой ревельской газеты,
Тенденциозной и сухой,
Как вы, военные газеты,
А следовательно плохой,
Я узнаю о том, что в мире
Идет по-прежнему вражда,
Что позабыл весь мир о мире
Надолго или навсегда.
Все это утешает мало
Того, в ком тлеет интеллект.
Язык богов земля изгнала,
Прияла прозы диалект.
И вот читаю в результате,
Что арестован Сологуб,
Чье имя в тонком аромате,
И кто в словах премудро-скуп;
Что умер Леонид Андреев,
Испив свой кубок не до дна,
Такую высь мечтой прореяв,
Что межпланетьем названа;
Что Собинов погиб от тифа
Нелепейшею из смертей,
Как яхта радости – от рифа,
И как от пули – соловей;
Что тот, чей пыл великолепен,
И дух, как знамя, водружен,
Он, вечно юный старец Репин
В Финляндии заголожен.
Довольно и таких известий,
Чтоб сердце дало перебой,
Чтоб в этом благодатном месте
Стал мрачным воздух голубой.
Уходите вы, могикане,
Последние, родной страны…
Грядущее, – оно в тумане…
Увы, просветы не видны…
Ужель я больше не увижу
Родного Федор Кузмича?
Лицо порывно не приближу
К его лицу, любовь шепча?
Тогда к чему ж моя надежда
На встречу после тяжких лет?
Истлей, последняя одежда!
Ты, ветер, замети мой след!
В России тысячи знакомых,
Но мало близких. Тем больней,
Когда они погибли в громах
И молниях проклятых дней…
From the dim Revel newspaper
Tendentious and dry,
How are you, military newspapers,
And therefore bad
I learn that in the world
There is still enmity
What the whole world has forgotten about the world
Permanently or permanently.
All this comforts little
That in which intelligence smolders.
The language of the gods the earth cast out
Priala prose dialect.
And so I read as a result,
That Sologub was arrested,
Whose name is in a delicate aroma,
And who in words is wisely stingy;
That Leonid Andreyev died
Having drunk my cup not to the bottom,
Such a dream heights
What is called interplanetary;
That Sobinov died of typhoid
The ridiculous of deaths
Like a yacht of joy - from a reef,
And like a bullet - a nightingale;
That one whose ardor is magnificent
And the spirit, like a banner, is hoisted,
He, the forever young Elder Repin
In Finland, it is buried.
Enough of such news,
So that my heart will interrupt
So that in this blessed place
The blue air became gloomy.
Go away you Mohicans
Last, home country ...
The future is in the fog ...
Alas, the gaps are not visible ...
Can't I see anymore
Native Fedor Kuzmich?
Face impulsively not close
To his face, love whispering?
Then what is my hope
To a meeting after hard years?
Eastlay, the last clothes!
You, wind, notice my trace!
There are thousands of acquaintances in Russia,
But few are close. So sick
When they died in thunder
And the lightning of the damned days ...
