Текст песни www.litteratureaudio.com - Voyage au centre de la Terre chapitre 1

Jules Verne
Voyage Au Centre De La Terre

I

Le 24 mai 1863, un dimanche, mon oncle, le professeur Lidenbrock, revint précipitamment vers sa petite maison située au numéro 19 de Königstrasse, l’une des plus anciennes rues du vieux quartier de Hambourg.

La bonne Marthe dut se croire fort en retard, car le dîner commençait à peine à chanter sur le fourneau de la cuisine.

«Bon, me dis-je, s’il a faim, mon oncle, qui est le plus impatient des hommes, va pousser des cris de détresse.

– Déjà M. Lidenbrock! s’écria la bonne Marthe stupéfaite, en entrebâillant la porte de la salle à manger.

– Oui, Marthe; mais le dîner a le droit de ne point être cuit, car il n’est pas deux heures. La demie vient à peine de sonner à Saint-Michel.

– Alors pourquoi M. Lidenbrock rentre-t-il?

– Il nous le dira vraisemblablement.

– Le voilà! je me sauve, monsieur Axel, vous lui ferez entendre raison.»

Et la bonne Marthe regagna son laboratoire culinaire.

Je restai seul. Mais de faire entendre raison au plus irascible des professeurs, c’est ce que mon caractère un peu indécis ne me permettait pas. Aussi je me préparais à regagner prudemment ma petite chambre du haut, quand la porte de la rue cria sur ses gonds; de grands pieds firent craquer l’escalier de bois, et le maître de la maison, traversant la salle à manger, se précipita aussitôt dans son cabinet de travail.

Mais, pendant ce rapide passage, il avait jeté dans un coin sa canne à tête de casse-noisettes, sur la table son large chapeau à poils rebroussés, et à son neveu ces paroles retentissantes:

«Axel, suis-moi!»

Je n’avais pas eu le temps de bouger que le professeur me criait déjà avec un vif accent d’impatience:

«Eh bien! tu n’es pas encore ici?»

Je m’élançai dans le cabinet de mon redoutable maître.

Otto Lidenbrock n’était pas un méchant homme, j’en conviens volontiers; mais, à moins de changements improbables, il mourra dans la peau d’un terrible original.

Il était professeur au Johannaeum, et faisait un cours de minéralogie pendant lequel il se mettait régulièrement en colère une fois ou deux. Non point qu’il se préoccupât d’avoir des élèves assidus à ses leçons, ni du degré d’attention qu’ils lui accordaient, ni du succès qu’ils pouvaient obtenir par la suite; ces détails ne l’inquiétaient guère. Il professait «subjectivement», suivant une expression de la philosophie allemande, pour lui et non pour les autres. C’était un savant égoïste, un puits de science dont la poulie grinçait quand on en voulait tirer quelque chose: en un mot, un avare.

Il y a quelques professeurs de ce genre en Allemagne.

Mon oncle, malheureusement, ne jouissait pas d’une extrême facilité de prononciation, sinon dans l’intimité, au moins quand il parlait en public, et c’est un défaut regrettable chez un orateur. En effet, dans ses démonstrations au Johannaeum, souvent le professeur s’arrêtait court; il luttait contre un mot récalcitrant qui ne voulait pas glisser entre ses lèvres, un de ces mots qui résistent, se gonflent et finissent par sortir sous la forme peu scientifique d’un juron. De là, grande colère.

Or, il y a en minéralogie bien des dénominations semi-grecques, semi-latines, difficiles à prononcer, de ces rudes appellations qui écorcheraient les lèvres d’un poète. Je ne veux pas dire du mal de cette science. Loin de moi. Mais lorsqu’on se trouve en présence des cristallisations rhomboédriques, des résines rétinasphaltes, des ghélénites, des fangasites, des molybdates de plomb, des tungstates de manganèse et des titania

Жюль Верн
 Путешествие к центру Земли

Я

В воскресенье, 24 мая 1863 года, мой дядя, профессор Лиденброк, помчался обратно в свой маленький дом на Кенигштрассе, 19, одной из старейших улиц в старом квартале Гамбурга.

Хорошая Марта, должно быть, подумала, что очень поздно, потому что на кухне на плите едва начала петь обед.

«Ну, - сказал я себе, - если он голоден, мой дядя, самый нетерпеливый из людей, будет плакать в беде».

- Уже мистер Лиденброк! - воскликнула ошеломленная добрая Марта, приоткрыв дверь в столовую.

- Да, Марта; но ужин имеет право не готовить, потому что это не два часа. Половина едва звонила в Сен-Мишель.

- Так почему мистер Лиденброк возвращается?

- Он, вероятно, расскажет нам.

- Вот он! Я убегаю, мистер Аксель, вы заставите его услышать причину.

И добрый Марта вернулся в свою кулинарную лабораторию.

Я остался один. Но рассуждать наиболее вспыльчивым из учителей - это то, что мой нерешительный характер не позволил мне. Поэтому я готовился осторожно вернуться в свою маленькую комнату наверху, когда дверь на улицу вскрикнула на петлях; большие ступни треснули по деревянной лестнице, и хозяин дома, пересекая столовую, сразу же ворвался в его кабинет.

Но во время этого быстрого прохода он бросил в угол свою трость с головой щелкунчика, на стол свою большую шляпу с поднятыми волосами и своему племяннику эти громкие слова:

"Аксель, следуй за мной!"

У меня не было времени двигаться, что профессор уже кричал на меня с резким акцентом нетерпения:

«Ну! Вы еще не здесь?

Я ворвался в кабинет моего грозного хозяина.

Я согласен, Отто Лиденброк не был плохим человеком; но, если не произойдет маловероятных изменений, он умрет как ужасный оригинал.

Он был профессором в Johannaeum и проходил курс по минералогии, в течение которого он регулярно сердился один или два раза. Не то чтобы он заботился о трудолюбивых учениках, об уровне внимания, которое они ему уделяли, или о том успехе, которого они могли достичь после этого; эти детали вряд ли волновали его. Он выражал «субъективно», согласно выражению немецкой философии, для себя, а не для других. Он был эгоистичным ученым, источником науки, шкив которого скрипел, когда ты хотел что-то из этого извлечь, одним словом, скряга.

В Германии есть несколько таких учителей.

Моему дяде, к сожалению, не нравилась крайняя легкость произношения, если не наедине, по крайней мере, когда он выступал публично, и это печальный недостаток говорящего. Действительно, в своих демонстрациях в Йоханнеуме профессор часто останавливался; он боролся с непокорным словом, которое не могло скользить между его губами, одним из тех слов, которые сопротивляются, раздуваются и в конечном итоге выходят в ненаучной форме проклятия. Оттуда большой гнев.

Однако в минералогии есть много полугреческих, полулатинских наименований, трудно произносимых, из этих грубых имен, которые поцарапали бы губы поэта. Я не хочу говорить плохо об этой науке. Далеко от меня. Но когда мы находимся в присутствии ромбоэдрических кристаллизаций, ретинасфальтовые смолы, гелениты, фангаситы, молибдаты свинца, вольфраматы марганца и диоксид титана