Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером
подышать свежим воздухом, веющим с океана.
Закат догорал в партере китайским веером,
и туча клубилась, как крышка концертного фортепьяно.
Четверть века назад ты питала пристрастье к люля и к финикам,
рисовала тушью в блокноте, немножко пела,
развлекалась со мной; но потом сошлась с инженером-химиком
и, судя по письмам, чудовищно поглупела.
Теперь тебя видят в церквях в провинции и в метрополии
на панихидах по общим друзьям, идущих теперь сплошною
чередой; и я рад, что на свете есть расстоянья более
немыслимые, чем между тобой и мною.
Не пойми меня дурно. С твоим голосом, телом, именем
ничего уже больше не связано; никто их не уничтожил,
но забыть одну жизнь -- человеку нужна, как минимум,
еще одна жизнь. И я эту долю прожил.
Повезло и тебе: где еще, кроме разве что фотографии,
ты пребудешь всегда без морщин, молода, весела, глумлива?
Ибо время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии.
Я курю в темноте и вдыхаю гнилье отлива.
Honey, I left home late tonight
breathe fresh air blowing from the ocean.
Sunset burned out on the ground with a Chinese fan,
and the cloud swirled like the cover of a concert piano.
A quarter century ago, you were addicted to lula and dates,
I drew ink in a notebook, sang a little,
had fun with me; but then got along with a chemical engineer
and judging by the letters, she monstrously stupid.
Now you are seen in churches in the provinces and in the metropolis
at memorial services for common friends, now going solid
a series of; and I'm glad that there are more distances in the world
unthinkable than between you and me.
Don't get me wrong. With your voice, body, name
nothing is connected anymore; nobody destroyed them
but forgetting one life - a person needs at least
one more life. And I lived this share.
You were lucky: where else, except maybe photos,
will you always be without wrinkles, young, cheerful, mocking?
For time, faced with memory, learns about its lack of rights.
I smoke in the dark and inhale the decay of the ebb.
