It crawls on his back, won't ever let him be.
Stares at the walls until the cinder blocks can breathe.
His eyes have gone away, escaping over time.
He rules a crowded nation inside his mind.
He knows that night like his hand.
He knows every move he made.
Late shift, the bell that rang, a time card won't fade.
10:05 his truck pulled home.
10:05 he climbed his stair, about the time he was accused of being there.
But I'm not the man.
He goes free as I wait on the row for the man to test the rope he'll slip around my throat
And silence me.
On the day he was tried no witnesses testified.
Nothing but evidence, not hard to falsify.
His own confession was a prosecutor's prize,
Made up of fear, of rage and of outright lies.
But I'm not the man.
He goes free as the candle vigil glows, as they burn my clothes.
As the crowd cries, "Hang him slow!" and I feel my blood go cold, he goes free.
Call out the KKK, they're wild after me.
And with that frenzied look of half-demented zeal,
They'd love to serve me up my final meal.
Who'll read my final right and hear my last appeal?
Who struck this devil's deal?
Оно ползает у него на спине и никогда не оставит его в покое.
Смотрит на стены, пока шлакоблоки не смогут дышать.
Его глаза исчезли, ускользнув со временем.
Он управляет многонаселенной нацией в своей голове.
Он знает эту ночь, как свою руку.
Он знает каждое свое движение.
Поздняя смена, прозвеневший звонок, табель учета рабочего времени не исчезнет.
10:05 его грузовик подъехал домой.
В 10:05 он поднялся по лестнице, примерно в то время, когда его обвинили в том, что он там находился.
Но я не тот мужчина.
Он выходит на свободу, а я жду в ряду, пока мужчина проверит веревку, которую он наденет мне на горло.
И заставь меня замолчать.
В день суда ни один свидетель не дал показаний.
Ничего, кроме доказательств, которые нетрудно фальсифицировать.
Его собственное признание было наградой прокурора.
Состоящий из страха, ярости и откровенной лжи.
Но я не тот мужчина.
Он выходит на свободу, пока горят свечи, когда они сжигают мою одежду.
Когда толпа кричит: «Вешайте его медленно!» и я чувствую, как у меня стынет кровь, он выходит на свободу.
Вызовите ККК, они гонятся за мной.
И с этим бешеным видом полубезумного рвения,
Они с радостью подадут мне последний обед.
Кто прочтет мое окончательное право и выслушает мою последнюю апелляцию?
Кто заключил эту дьявольскую сделку?
