Текст песни 43ai - Только рыбы в морях знают цену свободе

Потому что искусство поэзии требует слов,
я -- один из глухих, облысевших, угрюмых послов
второсортной державы, связавшейся с этой, --
не желая насиловать собственный мозг,
сам себе подавая одежду, спускаюсь в киоск
за вечерней газетой.

Ветер гонит листву. Старых лампочек тусклый накал
в этих грустных краях, чей эпиграф -- победа зеркал,
при содействии луж порождает эффект изобилья.
Даже воры крадут апельсин, амальгаму скребя.
Впрочем, чувство, с которым глядишь на себя, --
это чувство забыл я.

В этих грустных краях все рассчитано на зиму: сны,
стены тюрем, пальто; туалеты невест -- белизны
новогодней, напитки, секундные стрелки.
Воробьиные кофты и грязь по числу щелочей;
пуританские нравы. Белье. И в руках скрипачей --
деревянные грелки.

Этот край недвижим. Представляя объем валовой
чугуна и свинца, обалделой тряхнешь головой,
вспомнишь прежнюю власть на штыках и казачьих нагайках.
Но садятся орлы, как магнит, на железную смесь.
Даже стулья плетеные держатся здесь
на болтах и на гайках.

Только рыбы в морях знают цену свободе; но их
немота вынуждает нас как бы к созданью своих
этикеток и касс. И пространство торчит прейскурантом.
Время создано смертью. Нуждаясь в телах и вещах,
свойства тех и других оно ищет в сырых овощах.
Кочет внемлет курантам.

Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,
к сожалению, трудно. Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.
И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут,
но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут --
тут конец перспективы.

То ли карту Европы украли агенты властей,
то ль пятерка шестых остающихся в мире частей
чересчур далека. То ли некая добрая фея
надо мной ворожит, но отсюда бежать не могу.
Сам себе наливаю кагор -- не кричать же слугу --
да чешу котофея...

То ли пулю в висок, словно в место ошибки перстом,
то ли дернуть отсюдова по морю новым Христом.
Да и как не смешать с пьяных глаз, обалдев от мороза,
паровоз с кораблем -- все равно не сгоришь от стыда:
как и челн на воде, не оставит на рельсах следа
колесо паровоза.

Что же пишут в газетах в разделе "Из зала суда"?
Приговор приведен в исполненье. Взглянувши сюда,
обыватель узрит сквозь очки в оловянной оправе,
как лежит человек вниз лицом у кирпичной стены;
но не спит. Ибо брезговать кумполом сны
продырявленным вправе.

Зоркость этой эпохи корнями вплетается в те
времена, неспособные в общей своей слепоте
отличать выпадавших из люлек от выпавших люлек.
Белоглазая чудь дальше смерти не хочет взглянуть.
Жалко, блюдец полно, только не с кем стола вертануть,
чтоб спросить с тебя, Рюрик.

Зоркость этих времен -- это зоркость к вещам тупика.
Не по древу умом растекаться пристало пока,
но плевком по стене. И не князя будить -- динозавра.
Для последней строки, эх, не вырвать у птицы пера.
Неповинной главе всех и дел-то, что ждать топора
да зеленого лавра.

Because the art of poetry requires words,
     I - one of the deaf, bald, gloomy ambassadors
     second-rate powers associated with this -
     not wanting to force his own brain,
     himself giving clothes, go down to the shop
        for an evening paper.

     Wind blows the leaves. Old bulbs dim glow
     in these sad edges, whose motto - win mirrors,
     with the assistance of puddles creates the effect of abundance.
     Even thieves steal an orange, an amalgam scratching.
     However, the feeling with which you look at yourself -
        I forgot that feeling.

     In these sad all edges calculated for the winter: dreams,
     the walls of prisons, coat; brides toilets - White
     Christmas, drinks, second hands.
     Sparrow sweaters and dirt on the number of bases;
     Puritan mores. Underwear. And in the hands of violinists -
        wood heaters.

     This region is motionless. Representing gross
     iron and lead, stunned tryahnesh head
     remember former power on the bayonets and the Cossack whip.
     But the eagles sit, like a magnet, iron mixture.
     Even the wicker chairs are kept here
        bolt and nuts.

     Only the fish in the seas know the price of freedom; but
     dumbness makes us like to create your own
     labels and offices. And space sticks price list.
     Time created death. Needing bodies and things,
     properties of both, it is looking for in raw vegetables.
        Kochetov listens chime.

     Living in the era of achievements, with the sublime in nature,
     unfortunately difficult. Belle dress lifted up,
     I see what he was looking and not new marvelous diva.
     Not that there Lobachevskian firmly blyudut,
     but push the world must somewhere be narrowed, and then -
        then the end of the perspective.

     Whether the map of Europe stole agents of the authorities,
     eh five sixths of the world's remaining parts
     too far. Whether a kind of fairy godmother
     me tells fortunes, but from here I can not escape.
     Himself pour Cahors - no screaming as a servant -
        Yes ... I scratch Kotofei

     Either a bullet in the head, as if the finger of Errors,
     whether to pull out of here by the sea new Christ.
     Yes, and it does not mix with the drunken, Ninny from frost,
     steam locomotive with the ship - still does not burn with shame:
     as the canoe on the water, will not leave a trace on the rails
        wheel of a steam locomotive.

     What the newspapers in the section & quot; out of the courtroom & quot ;?
     The sentence was carried out. Glancing here,
     man in the street will see through his glasses in a tin frame,
     a man lying face down in a brick wall;
     but not asleep. For the squeamish bonce dreams
        perforated right.

     Vigilance this era roots intertwined in those
     times, unable in his total blindness
     distinguished from the fall out of the cradles of the separated platforms.
     White-eyed Chud on death does not want to look.
     Sorry, full of saucers, but not with anyone vertanut table,
        to ask from you, Rurik.

     Vigilance of these times - this vigilance to things impasse.
     Do not spread on the tree mind is stuck,
     but spit on the wall. And do not wake the prince - a dinosaur.
     For the last row, eh, not to snatch a bird feather.
     Defiant and head of all the cases, that wait for the ax
        yes green laurel.