Конкистадор возвращается медленно из летаргии сна.
Швыряет за борт изъеденный лот, и лот достает до дна.
Ребра шпангоута скрыл песок, но это совсем не земля.
И вот он встает, надевает шпоры и сходит за борт корабля.
И видит...
И видит мель. Мель, но не берег, вода безвкусно пресна.
Мель, но не берег прибежище рыб, место для ловли сна.
И шпоры царапают водную гладь, вздыбливая волну.
Конкистадор направляется к западу чувствуя там глубину.
Он слышит...
Он слышит шорох песка и гул сквозь биение собственных вен.
По дну шагает иезуит с колоколом на голове.
И Pater Noster усиленный эхом взрывает его виски.
И рыбы плывут за иезуитом складывая плавники.
Вкушая кровь и не зная точно, вменять ли себе в вину,
Незнанье, чего же желает идущий с колоколом по дну
Konkistador returns slowly from the lethargy of sleep.
Throws overboard the released lot, and the lot takes to the bottom.
The ribs of the spangling hid sand, but this is not the earth.
And so he gets up, puts on spurs and comes overboard ship.
And sees ...
And sees stranded. Stranded, but not shore, the water is tasteless of Presky.
Stranded, but not the shore is refuge fish, a place to catch sleep.
And the spurs scratch a water surface, an impaired wave.
Conquistador is sent to the West feeling there depth.
He hears...
He hears the rustle of sand and humgle through the beat of his own veins.
On the bottom, Jesuit walks with the bell on the head.
And the PATER NOSTER reinforced echo explodes his whiskey.
And the fish floats behind the Jesuit folding fins.
Knitting blood and not knowing accurately impose himself in guilt,
Ignorance, which wishes going with the bell on the bottom
