Текст песни йесу - окей

Туман кутает продрогшие станции, одевает город в матовый стронций
Бросается в ноги ранним прохожим. Устав, этот туман лезет в воду.
Проснувшись холодным утром, такие большие мы смотрим на солнце,
Являясь всего-навсего кластерами планетарной системы старика Резерфорда.
От города рвота. И мысли, что снова не там и снова не с теми. А ночь,
бредя через чужие постели, участливо бьёт в циферблат с букетом истерик, симптомов.
Я со скуки построю график собственной встречи со счастьем, но прочь
От ординат и абсцисс уходит в никуда черным вороном стрела асимптоты.
За окном город сгорает в осенней агонии и зима уже наступает на горло
А небо чистое и холодное, но в сумерках звезда, как непокорное сердце кая.
Играя, мы всё осилим под пиканье зуммера, мешая Ханса зиммера и Луперкаля,
Мы всё осилим, вновь засыпая в эпицентре России. Но сегодня ты умер, парень,
Сегодня ты умер парень, открыв Сартра. Сегодня ты глупый камень, сжегший Берна, мосты и рации.
Сегодня строй стены, а завтра с пеной у рта доказывай, что ты не раб сенсорной депривации.
Где овации? Мы раньше танцевали под лизергином и сдирали эти маски стомеской,
Теперь вольем в экзистенциальный кризис вина и занюхаем достоевским.

Время ревёт, но тянется тоненькой леской и режет дрожащие пальцы.
Сегодня мир - ребенок и у окон детской катастрофа кружится вальсом,
Он сдохнув, воскреснет на лестницах. А мы пошутим, что он приёмный,
А потом обнаружим, как он повесился на одной из этих верёвок.

По ладоням города едут пустые трамваи, я вдыхаю позднюю осень,
Как жаль, что мы всё проебали. Но радует, что пустота будет после.
С Амуром война, он выбросил лук и взял стальной парабеллум,
И все города теперь рушатся, перерождаясь со мною в фавелы.

На закоулках юного космоса умирает весна, и на землю упадет слеза бога,
Но он просто актер очередного снаффа, извините, мне сегодня так похуй
Я уже сутки без сна. И чертовски устал, руки деревянные, как доски,
на которых распяли Христа, а глаза слипаются, словно их намазали воском.

Fog hutes the extension stations, clothes the city in a matte strontium
It rushes to the legs early passersby. Charter, this fog climbs into the water.
Waking up with cold in the morning, we look at the sun,
Being just by the clusters of the planetary system of Starik Rutherford.
From the city of Vomot. And the thoughts that again not there and again not with those. And night,
Standing through the strangers bed, heats up the dial with a bouquet of hysterics, symptoms.
I will build a schedule of my own meeting with happiness, but away
From the ordinate and the abscissa goes nowhere to the black raven arrow asymptotes.
Outside the window, the city burns in autumn agony and winter is already on the throat
And the sky is clean and cold, but at dusk, a star like a dismissed heart of Kaya.
Playing, we are all putting under the picking of the buzzer, hagging the Hans Winter and Luplekal,
We are all mastered, falling asleep again in the epicenter of Russia. But today you died, the guy,
Today you died a guy, opening Sartre. Today you are a stupid stone that burned Bern, bridges and radio.
Today, building the walls, and tomorrow with foam at the mouth prove that you are not a slave of sensory deprivation.
Where are the ovations? We used to dance under Lizergin and trampled these masks in the chamber,
Now swim in the existential crisis of wine and sniffing Dostoevsky.

Time roars, but stretches with a thin fishing line and cuts trembling fingers.
Today, the world is a child and the windows of the children's catastrophe is spinning waltz,
He dying, he will rise on the stairs. And we will make sure it is a reception
And then we find he had hanged himself on one of the ropes.

On the palms of the city go empty trams, I inhale late autumn,
What is a pity that we are all projects. But pleases that the emptiness will be after.
With Amur War, he threw out onions and took Steel Parabellam,
And the city is now crumbling, reborn with me in the favela.

Spring dies on the streets of young cosmos, and a tear of God will fall on the ground
But he's just another actor snuff, I'm sorry, I now so fuck
I have a day without sleep. And damn tired, wooden hands, as the board,
on which Christ was crucified, and his eyes were stuck together, as if they smeared with wax.