Текст песни Игорь Егиков - Иосиф Бродский - Исп. Ирина Воронцова

Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,
дорогой, уважаемый, милая, но не важно
даже кто, ибо черт лица, говоря
откровенно, не вспомнить уже, не ваш, но
и ничей верный друг вас приветствует с одного
из пяти континентов, держащегося на ковбоях.
Я любил тебя больше, чем ангелов и самого,
и поэтому дальше теперь
от тебя, чем от них обоих.
Далеко, поздно ночью, в долине, на самом дне,
в городке, занесённом снегом по ручку двери,
извиваясь ночью на простыне,
как не сказано ниже, по крайней мере,
я взбиваю подушку мычащим "ты",
за горами, которым конца и края,
в темноте всем телом твои черты
как безумное зеркало повторяя.

Волхвы забудут адрес твой.
Не будет звёзд над головой.
И только ветра сиплый вой
расслышишь ты, как встарь.
Ты сбросишь тень с усталых плеч,
задув свечу пред тем, как лечь.
Поскольку больше дней, чем свеч,
сулит нам календарь.
Что это? Грусть? Возможно, грусть.
Напев, знакомый наизусть,
Он повторяется. И пусть.
Пусть повторится впредь.
Пусть он звучит и в смертный час,
как благодарность уст и глаз
тому, что заставляет нас
порою вдаль смотреть.
И молча глядя в потолок,
поскольку явно пуст чулок,
поймешь, что скупость – лишь залог
того, что слишком стар.
Что поздно верить чудесам.
И, взгляд подняв свой к небесам,
ты вдруг почувствуешь, что сам
– чистосердечный дар.

Плывёт в тоске необъяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу жёлтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.
Плывёт в тоске необъяснимой
пчелиный ход сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.
Плывёт в тоске необъяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывёт в тоске необъяснимой.
Плывёт во мгле замоскворецкой,
плывёт в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на жёлтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывёт красотка записная,
своей тоски не объясняя.
Плывёт в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льётся мед огней вечерних
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несёт сочельник
над головою.
Твой Новый год по тёмно-синей
волне средь моря городского
плывёт в тоске необъяснимой,
как будто жизнь начнётся снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнётся вправо,
качнувшись влево.

Добрый путь, добрый путь, возвращайся с деньгами и славой.
Добрый путь, добрый путь, о как ты далека, Боже правый!
О куда ты спешишь, по бескрайней земле пробегая,
как здесь нету тебя! Ты как будто мертва, дорогая.
B этой новой стране непорочный асфальт под ногою,
твои руки и грудь – ты становишься смело другою,
в этой новой стране, там, где ты обнимаешь и дышишь,
говоришь в микрофон, но на свете кого-то не слышишь.
Сохраняю твой лик, устремлённый на миг в безнадежность, –
безразличный тебе – за твою уходящую нежность,
за твою одинокость, за слепую твою однодумность,
за смятенье твоё, за твою молчаливую юность.
Всё, что ты обгоняешь, отстраняешь, приносишься мимо,
всё, что было и есть, всё, что будет тобою гонимо, --
ночью, днём ли, зимою ли, летом, весною
и в осенних полях, – это всё остается со мною.
Принимаю твой дар, твой безвольный, бездумный подарок,
грех отмытый, чтоб жизнь распахнулась, как тысяча арок,
а быть может, сигнал – дружелюбный – о прожитой жизни,
чтоб не сбиться с пути на твоей невредимой отчизне.
До свиданья! Прощай! Там не ты – это кто-то другая,
до свиданья, прощай, до свиданья,

Nothing away with love, taddzatsky margin,
expensive, dear, sweet, but no matter
Even who, for damn face, speaking
frankly, do not remember already, not yours, but
And a faithful friend is welcomed with one
Of the five continents, kept on the cowboys.
I loved you more than Angels and yourself
And therefore further now
from you than both of them.
Far, late at night, in the valley, at the very bottom,
in the town brought by snow by the door handle,
spilling at night at bed
As not said below, at least
I beat the pillow with "you",
Beyond the mountains that the end and edges,
In the dark with all your devil
As a mad mirror repeating.

Magi will forget your address.
There will be no stars above his head.
And only the wind of the sypret
You will hear you as insert.
You will drop shadow with tired shoulders,
Breaks the candle to leaf.
Since more days than the candle
promises us calendar.
What is it? Souse? Perhaps sadness.
Melting, familiar by heart
It is repeated. Let it go.
Let it happen to continue.
Let him sound and in the death hour,
How grateful mouth and eyes
what makes us
Sometimes in the distance to watch.
And silently looking into the ceiling,
Since it is clearly empty,
You will understand that there is plenty - only pledge
What is too old.
What to believe wonders late.
And, glances to raise yours to heaven,
You suddenly feel that
- Frequent gift.

Floats in the longing inexplicable
Among the brick nadcada
Night boat Negasima
from the Alexandrovsky Garden,
Nondisory night lantern,
on a rose yellow similar
above your loved ones
at the feet passersby.
Floats in the longing inexplicable
Bee stroke Somnamboul, drunks.
In the night capital photograph
Sadly made a foreigner,
and goes to the Ordyanka
Taxi with patients with saddles,
And the dead stand in an embrace
with mansions.
Floats in the longing inexplicable
singer sad along the capital,
stands at the kerosene shop
Unfortunate janitor Kruglitis
rushing down the street is nondescript
Lover old and beautiful.
Full train newlyworn
Flows in longing inexplicable.
Floats in the MGL Zamoskvoretsky,
sails into misfortune random
Wandering reprimand Jewish
On the yellow staircase,
and from love to zhud
Under the New Year, Sunday,
Flowing beauty note,
Not explaining your longguing.
Cold evening floats in the eyes,
tremble snowflakes on the car,
Frosty wind, pale wind
covers red palms
and pouring honey lights of evening
and smells a sweet halvoy,
Night Pie carries Christmas Eve
Over your head.
Your New Year by Dark Blue
Waves of the Sea of ​​the Urban
sails in an inexplicable
As if life began again,
as if there would be light and glory,
Good day and plenty of bread,
As if life swing to the right,
Swinging to the left.

Good way, good way, come back with money and glory.
Good way, good way, oh how you are far away, god right!
O where are you in a hurry, running on endless earth,
As you don't have you! You seem to be dead, dear.
B this new country is a defective asphalt under the nurse
Your hands and chest - you get boldly another,
In this new country, where you hug and breathe,
We speak to the microphone, but you don't hear someone in the light.
Keep your face, fixed on a moment in hopelessness -
indifferent to you - for your outgoing tenderness,
for your lonelyness, for blind one one
For your confusion, yours for your silent youth.
Everything you overtake, remove, bring up by,
Everything that was and is, everything that will be Gonimimu, -
At night, Will there, in winter, in summer, spring
And in the autumn fields, it all remains with me.
I accept your gift, your blessing, thoughtless gift,
sin washed away, so that life swung open, like a thousand arches,
And perhaps, the signal is friendly - about the lived life,
So as not to get rid of the way on your universal debris.
Goodbye! Goodbye! There are no you - this is someone else,
Goodbye, goodbye, goodbye,