Текст песни Игорь Никольский - Каждый из нас, часть 2

Макет оказался сильней... (с) Егор Летов

Ну что же, мой ангел, ты в траурной позе застыл?
Ты знаешь здесь всё: даже больше, чем знает сам Город…
Твой брат с Петропавловки в гости ко мне заходил –
И я навсегда его речью остался распорот.

Он мне рассказал, что сменили трамвайный маршрут,
Что снова на КАДе – ремонт и безумные пробки,
Но главную новость он скрыл: механический шут,
Она затаилась внутри разноцветной коробки.

Однако, поведав о том, что на Ладоге – штиль,
Что в Русском музее скруглили картины кубистов,
Он вдруг перешёл на несвойственный ангелам стиль
И стал говорить непривычно серьёзно и быстро.

«Ты знаешь, – он мне говорил, – что сегодня любой,
Кто раньше кормил своим творчеством только знакомых,
Имеет возможность юродствовать перед толпой,
За стиль выдавая любой поэтический промах?»

«Ты помнишь, – всё спрашивал он, – этот новый поэт,
Который грозился, что жизнь проживёт покороче?
Такой же позёр оказался. И силы в нём нет.
Но все, как обычно, купились на резкие строчки.

Эстетика бунта народу пришлась по душе,
И парень отлично пополнил привычных обойму,
А сквозь лицедейство виднелось всё то же клише.
На это я был поначалу столь мастерски пойман.

Качаясь на сцене, как маятник, с кипой бумаг,
Как с хлебом готовым объевшийся рифмами пекарь,
Он, бывший Шутом, убедил всех вокруг, что он – Маг...
Олицетворение нашего скудного века.

Я дал ему шанс: я стоял у него за спиной
И тихо просил прекратить истеричные вздохи,
Но он не услышал, плескаясь по сцене волной,
Себя, очевидно, считая приметой эпохи.

Эпоху контузил овацией зрительный зал.
Я слабо надеялся – бред этот был не нарочным.
...А в дальнем углу, незамеченный, Бродский стоял,
И с мрачным презрением сравнивал этого с прошлым».

The layout was stronger ... (c) Yegor Letov

Well, my angel, are you frozen in a mourning pose?
You know everything here: Even more than the city itself knows ...
Your brother from Petropavlovka to visit me came to me -
And I forever his speech remained a rift.

He told me that they changed the tram route,
That again on the kat - repair and insane traffic jams,
But the main news he hid: a mechanical jester,
She looked inside a multicolored box.

However, having told that in Ladoga - Calm,
That in the Russian museum rounded the paintings of the cubists,
He suddenly moved to the university angels style
And began to speak unusually seriously and fast.

"You know," he said to me, - what is anyone today
Who used to fed her creativity only acquaintances,
It has the ability to rectivate the crowd,
For the style issuing any poetic slip? "

"You remember," he asked everything - this new poet,
Which threatened that life would live shorter?
The same posture was. And there is no strength in it.
But all, as usual, bought a sharp lines.

The aesthetics of the rebellion of the people soul
And the guy perfectly replenished the usual clip,
And through the hypocrisy, everything was visible cliché.
I was at first so masterfully caught.

Swinging on stage as pendulum, with boiled paper,
Like with bread ready-made rhymes baker,
He, a former jerk, convinced everyone around that he was a magician ...
The personification of our scanty century.

I gave him a chance: I stood in his back
And quietly asked to stop hysterical sighs,
But he did not hear, splashing around the stage wave,
Oh, obviously, considering the age of the era.

The era contusted the optic hall.
I was weakly hoping - this nonsense was not a drug.
... and in the far corner, unnoticed, Brodsky stood,
And with gloomy contempt compared this with the past. "