Текст песни Иосиф Бродский - Anno Domini

Провинция справляет Рождество.
Дворец Наместника увит омелой,
и факелы дымятся у крыльца.
В проулках -- толчея и озорство.
Веселый, праздный, грязный, очумелый
народ толпится позади дворца.

Наместник болен. Лежа на одре,
покрытый шалью, взятой в Альказаре,
где он служил, он размышляет о
жене и о своем секретаре,
внизу гостей приветствующих в зале.
Едва ли он ревнует. Для него

сейчас важней замкнуться в скорлупе
болезней, снов, отсрочки перевода
на службу в Метрополию. Зане
он знает, что для праздника толпе
совсем не обязательна свобода;
по этой же причине и жене

он позволяет изменять. О чем
он думал бы, когда б его не грызли
тоска, припадки? Если бы любил?
Невольно зябко поводя плечом,
он гонит прочь пугающие мысли.
...Веселье в зале умеряет пыл,

но все же длится. Сильно опьянев,
вожди племен стеклянными глазами
взирают в даль, лишенную врага.
Их зубы, выражавшие их гнев,
как колесо, что сжато тормозами,
застряли на улыбке, и слуга

подкладывает пищу им. Во сне
кричит купец. Звучат обрывки песен.
Жена Наместника с секретарем
выскальзывают в сад. И на стене
орел имперский, выклевавший печень
Наместника, глядит нетопырем...

И я, писатель, повидавший свет,
пересекавший на осле экватор,
смотрю в окно на спящие холмы
и думаю о сходстве наших бед:
его не хочет видеть Император,
меня -- мой сын и Цинтия. И мы,

мы здесь и сгинем. Горькую судьбу
гордыня не возвысит до улики,
что отошли от образа Творца.
Все будут одинаковы в гробу.
Так будем хоть при жизни разнолики!
Зачем куда-то рваться из дворца --

отчизне мы не судьи. Меч суда
погрязнет в нашем собственном позоре:
наследники и власть в чужих руках.
Как хорошо, что не плывут суда!
Как хорошо, что замерзает море!
Как хорошо, что птицы в облаках

субтильны для столь тягостных телес!
Такого не поставишь в укоризну.
Но может быть находится как раз
к их голосам в пропорции наш вес.
Пускай летят поэтому в отчизну.
Пускай орут поэтому за нас.

Отечество... чужие господа
у Цинтии в гостях над колыбелью
склоняются, как новые волхвы.
Младенец дремлет. Теплится звезда,
как уголь под остывшею купелью.
И гости, не коснувшись головы,

нимб заменяют ореолом лжи,
а непорочное зачатье -- сплетней,
фигурой умолчанья об отце...
Дворец пустеет. Гаснут этажи.
Один. Другой. И, наконец, последний.
И только два окна во всем дворце

горят: мое, где, к факелу спиной,
смотрю, как диск луны по редколесью
скользит и вижу -- Цинтию, снега;
Наместника, который за стеной
всю ночь безмолвно борется с болезнью
и жжет огонь, чтоб различить врага.

Враг отступает. Жидкий свет зари,
чуть занимаясь на Востоке мира,
вползает в окна, норовя взглянуть
на то, что совершается внутри,
и, натыкаясь на остатки пира,
колеблется. Но продолжает путь.

The province copes Christmas.
The Palace of the governor will be a mistletoe,
And torches will smoke at the porch.
In the lulks - rushing and mischief.
Cheerful, idle, dirty, crazy
The people crowds behind the palace.

The governor is sick. Lying on the appra
covered with a shawl taken in Alcazare,
where he served, he reflects about
wife and about their secretary
At the bottom of guests welcoming in the hall.
Hardly he is jealous. For him

Now it is important to clicter in the shell
Diseases, dreams, postponement of translation
To serve in the metropolitan. Zane
He knows that for the holiday crowd
Not necessarily freedom;
For the same reason and wife

It allows you to change. About what
He would think when he did not bite him
longing, seizures? If you love?
Unwittingly chokingly leverage,
He drives away by frightening thoughts.
... Fun in the hall is dusting,

But still lasts. Greatly oxane
Leaders tribal with glass eyes
They look into the distance, deprived of the enemy.
Their teeth expressing their anger
as a wheel, which is compressed by brakes,
stuck on a smile and servant

Lining food to them. In a dream
Shouts the merchant. Sound snapshots.
Governor wife with secretary
Sign in the garden. And on the wall
Eagle imperial writing the liver
The governor, looks different ...

And I, a writer who has won the light,
crossed on the donkey equator,
I look out the window on sleeping hills
And I think about the similarity of our troubles:
He does not want to see the emperor,
Me is my son and Zingthia. And we,

We are here and Cong. Bitter fate
Pride will not raise to the evidence,
What came from the image of the Creator.
Everyone will be the same in the coffin.
So let's at least at the lifetime of solicing!
Why somewhere to rush out of the palace -

We are not a judge. Sword of Court
Will wake up in our own shame:
Heirs and power in other people's hands.
How well, that the courts do not float!
How good that the sea freezes!
How good is the birds in the clouds

Subtitled for so painful teles!
This will not put in the ukrorist.
But can be just
Our weight is in proportion to their votes.
Let them fly therefore in the depression.
Let's yell so for us.

Fatherland ... other Lord
In Qing, visiting the cradle
Acrove like new Magi.
Baby sleeping. The star is growing
How coal under the cooled font.
And guests without touching the head,

Nimb is replaced by a halo of lies,
And the immaculate conception - gossip,
Figure default about father ...
The palace is empty. Floor outdoors.
One. Other. And finally the last.
And only two windows in the entire palace

burn: mine, where, to the torch back,
I look like the moon disk by gentle
slips and see - zingthy, snow;
Governor who beyond the wall
All night, silently fights the disease
And burns fire to distinguish the enemy.

The enemy retreats. Liquid light dawn,
Slightly engaged in the east of the world,
crawls into the windows, tormenting a look
what is performed inside
and, bumping onto the rest of the pyr
hesitate. But continues the path.