Текст песни Иосиф Бродский - Авторский вечер 09 ноября 1990 года в Манхэттене

То не Муза воды набирает в рот.
То, должно, крепкий сон молодца берет.
И махнувшая вслед голубым платком
наезжает на грудь паровым катком.

И не встать ни раком, ни так словам,
как назад в осиновый строй дровам.
И глазами по наволочке лицо
растекается, как по сковороде яйцо.

Горячей ли тебе под сукном шести
одеял в том садке, где - Господь прости -
точно рыба - воздух, сырой губой
я хватал что было тогда тобой?

Я бы заячьи уши пришил к лицу,
наглотался б в лесах за тебя свинцу,
но и в черном пруду из дурных коряг
я бы всплыл пред тобой, как не смог "Варяг".

Но, видать, не судьба, и года не те.
И уже седина стыдно молвить где.
Больше длинных жил, чем для них кровей,
да и мысли мертвых кустов кривей.

Навсегда расстаемся с тобой, дружок.
Нарисуй на бумаге простой кружок.
Это буду я: ничего внутри.
Посмотри на него, и потом сотри.

1980

М. Б.

Я был только тем, чего
ты касалась ладонью,
над чем в глухую, воронью
ночь склоняла чело.

Я был лишь тем, что ты
там, снизу, различала:
смутный облик сначала,
много позже - черты.

Это ты, горяча,
ошую, одесную
раковину ушную
мне творила, шепча.

Это ты, теребя
штору, в сырую полость
рта вложила мне голос,
окликавший тебя.

Я был попросту слеп.
Ты, возникая, прячась,
даровала мне зрячесть.
Так оставляют след.

Так творятся миры.
Так, сотворив их, часто
оставляют вращаться,
расточая дары.

Так, бросаем то в жар,
то в холод, то в свет, то в темень,
в мирозданьи потерян,
кружится шар.

Мысль о тебе удаляется, как разжалованная прислуга,

нет! как платформа с вывеской "Вырица" или "Тарту".

Но надвигаются лица, не знающие друг друга,

местности, нанесенные точно вчера на карту,

и заполняют вакуум. Видимо, никому из

нас не сделаться памятником. Видимо, в наших венах

недостаточно извести. "В нашей семье, - волнуясь,

ты бы вставила, - не было ни военных,

ни великих мыслителей". Правильно: невским струям

отраженье еще одной вещи невыносимо.

Где там матери и ее кастрюлям

уцелеть в перспективе, удлиняемой жизнью сына!

То-то же снег, этот мрамор для бедных, за неименьем тела

тает, ссылаясь на неспособность клеток -

то есть, извилин! - вспомнить, как ты хотела,

пудря щеку, выглядеть напоследок.

Остается, затылок от взгляда прикрыв руками,

бормотать на ходу "умерла, умерла", покуда

города рвут сырую сетчатку из грубой ткани,

дребезжа, как сдаваемая посуда.

1985

Памяти отца: Австралия

Ты ожил, снилось мне, и уехал
в Австралию. Голос с трехкратным эхом
окликал и жаловался на климат
и насчет квартиры, что скоро снимут
жалко, не в центре, а около океана,
третий этаж без лифта, зато есть ванна,
пухнут ноги, "А тапочки я оставил" --
прозвучавшее внятно и деловито.
И внезапно в трубке завыло "Аделаида! Аделаида!",
загремело, захлопало, точно ставень
бился о стенку, готовый сорваться с петель.

Все-таки это лучше, чем мягкий пепел
крематория в банке, ее залога --
эти обрывки голоса, монолога
и попытки прикинуться нелюдимом

в первый раз с той поры, как ты обернулся дымом.

1989

Примечания папоротника

Gedenke meiner,
fluestert der Staub.
Peter Huchel *

По положению пешки догадываешься о короле.
По полоске земли вдалеке - что находишься на корабле.
По сытым ноткам в голосе нежной подруги в трубке
- что объявился преемник: студент? хирург?
инженер? По названию станции - Одинбург -
что пора выходить, что яйцу не сносить скорлупки.

В каждом

That is not a muse of water in the mouth.
That, must, strong dream of a well done takes.
And waving a blue scarf
Sits on the chest with a steam roller.

And do not get up with cancer, nor so words
How back to aspen stroke firewood.
And eyes on the pillowcase face
spreads like an egg frying pan.

Will you hot under the loaf
Blankets in that sadke, where - Lord forgive -
exactly fish - air, raw lip
I grab that was then you?

I would have seized my ears to face
hesitated b in the forests for you lead
But in a black pond from evil corporate
I would have surfaced before you, as I could not "Varyag."

But, see, not destiny, and the years are not those.
And already gray shame to call where.
More long lived than the blood for them,
Yes, and the thoughts of the dead Kroves.

Forever we break up with you, my friend.
Draw a simple circle on paper.
That will be me: nothing inside.
Look at him, and then sobs.

1980.

M. B.

I was just what
You touch your palm
over than in the deaf, damn
The night declined the man.

I was only the fact that you
There, from below, distinguished:
a vague look first,
Much later - features.

It's you hot
Oshuya, Odessa
Own sink
I worked, whisper.

It's you
Stern, in the crude cavity
mouth put me a voice
Pokling you.

I was simply blind.
You, arbit, hiding
I gave me an inquiries.
So leave the trail.

So the worlds work.
So, having done them, often
leave to rotate
Plant gifts.

So throw it in the heat
then in the cold, then in the light, then in the dark
in the Mirozdanya is lost
A ball is spinning.

The thought of you is removed like a welcomed servant,

No! As a platform with a "clarit" or "Tartu" sign.

But there are persons who do not know each other,

terrain shown just yesterday to the card

And fill the vacuum. Apparently, no one from

We are not making a monument. Apparently, in our veins

Not enough lime. "In our family, - worrying,

You would be inserted - there was no military,

Neither great thinkers. "Right: Nevsky jets

Reflecting another thing is unbearable.

Where is the mother and her pans

Surger in the future lengthened the life of the Son!

Something snow, this marble for the poor, for lack of bodies

melts, referring to the inability of cells -

That is, the sorry! - remember how you wanted

Puppies cheek, look at last.

It remains, the back of the hop with his hands,

mumble on the go "died, died", as long as

The cities are rivotal raw nets from a coarse fabric,

Daveza, as hand-drawn dishes.

1985.

Father's memory: Australia

You came to life, dreamed of me and left
to Australia. Three-echo voice
occal and complained to the climate
and about the apartment that will be removed soon
sorry, not in the center, and near the ocean,
the third floor without elevator, but there is a bath,
Foot legs, "and slippers I left" -
He sounded clearly and businessly.
And suddenly in the tube, Adelaide! Adelaide! "
stuck, shuffled, accurately shutter
He fought about the wall, ready to break off the loops.

Still, it is better than a soft ash
Crematorium in the bank, her pledge -
These scraps of voice, monologue
and attempts to stuck in dislike

For the first time since the smoke turned around.

1989.

Fern notes

Gedenke Meiner,
Fluestert der staub.
Peter Huchel *

On the position of the pawn you guess about the king.
By the land strip in the distance - what you are on the ship.
Filted note in the voice of a gentle girlfriend in the tube
- What showed the successor: student? surgeon?
engineer? By the name station - Longburg -
It is time to go out, that the egg does not demolish the shells.

In each