М. Б.
То не Муза воды набирает в рот.
То, должно, крепкий сон молодца берет.
И махнувшая вслед голубым платком
наезжает на грудь паровым катком.
И не встать ни раком, ни так словам,
как назад в осиновый строй дровам.
И глазами по наволочке лицо
растекается, как по сковороде яйцо.
Горячей ли тебе под сукном шести
одеял в том садке, где -- Господь прости --
точно рыба -- воздух, сырой губой
я хватал то, что было тогда тобой?
Я бы заячьи уши пришил к лицу,
наглотался б в лесах за тебя свинцу,
но и в черном пруду из дурных коряг
я бы всплыл пред тобой, как не смог "Варяг".
Но, видать, не судьба, и года не те.
И уже седина стыдно молвить -- где.
Больше длинных жил, чем для них кровей,
да и мысли мертвых кустов кривей.
Навсегда расстаемся с тобой, дружок.
Нарисуй на бумаге простой кружок.
Это буду я: ничего внутри.
Посмотри на него -- и потом сотри.
1980г.
M. B.
That is not a muse of water gaining in his mouth.
That must be a good fellow’s dream.
And waved after the blue handkerchief
runs over the chest with a steam rink.
And do not get up neither cancer nor so words
as back into an aspen system to firewood.
And eyes on the pillowcase face
spreads like an egg in a frying pan.
Are you hot under the cloth of six
blankets in that cage where - the Lord forgive me -
like a fish - air, raw lip
I grabbed what was then you?
I would sew hare ears to my face,
swallowed lead in the woods for you,
but also in the black pond of bad snags
I would have surfaced before you, as the Varyag could not.
But, see, not fate, and the years are not those.
And already gray hair is a shame to say - where.
More long veins than blood for them
and the thoughts of the dead bushes of curves.
We part with you forever, my friend.
Draw a simple circle on paper.
It will be me: nothing inside.
Look at him and then erase.
1980
