Я родился и вырос в балтийских болотах, подле
серых цинковых волн, всегда набегавших по две,
и отсюда -- все рифмы, отсюда тот блеклый голос,
вьющийся между ними, как мокрый волос,
если вьется вообще. Облокотясь на локоть,
раковина ушная в них различит не рокот,
но хлопки полотна, ставень, ладоней, чайник,
кипящий на керосинке, максимум -- крики чаек.
В этих плоских краях то и хранит от фальши
сердце, что скрыться негде и видно дальше.
Это только для звука пространство всегда помеха:
глаз не посетует на недостаток эха.
I was born and raised in the Baltic swamps, near
gray zinc waves, always running in two,
and from here - all the rhymes, from here that faded voice,
curling between them like wet hair,
if curls at all. Leaning on your elbow
the ear shell in them will not distinguish a rumble,
but the claps of linen, shutter, palms, kettle,
boiling on a kerosene stove, maximum - the cries of seagulls.
In these flat edges it keeps from falsity
heart that nowhere to hide and see further.
This space is always a hindrance only for sound:
the eye will not complain about the lack of echo.
