Текст песни Иосиф Бродский - речь о пролитом молоке

Я пришел к Рождеству с пустым карманом.
Издатель тянет с моим романом.
Календарь Москвы заражен Кораном.
Не могу я встать и поехать в гости
ни к приятелю, у которого плачут детки,
ни в семейный дом, ни к знакомой девке.
Всюду необходимы деньги.
Я сижу на стуле, трясусь от злости.

Ах, проклятое ремесло поэта.
Телефон молчит, впереди диета.
Можно в месткоме занять, но это
— все равно, что занять у бабы.
Потерять независимость много хуже,
чем потерять невинность. Вчуже,
полагаю, приятно мечтать о муже,
приятно произносить «пора бы».

Зная мой статус, моя невеста
пятый год за меня ни с места;
и где она нынче, мне неизвестно:
правды сам черт из нее не выбьет.
Она говорит: «Не горюй напрасно.
Главное — чувства! Единогласно?»
И это с ее стороны прекрасно.
Но сама она, видимо, там, где выпьет.

Я вообще отношусь с недоверьем к ближним.
Оскорбляю кухню желудком лишним.
В довершенье всего, досаждаю личным
взглядом на роль человека в жизни.
Они считают меня бандитом,
издеваются над моим аппетитом.
Я не пользуюсь у них кредитом.
«Наливайте ему пожиже!»

Я вижу в стекле себя холостого.
Я факта в толк не возьму простого,
как дожил до Рождества Христова
Тысяча Девятьсот Шестьдесят Седьмого.
Двадцать шесть лет непрерывной тряски,
рытья по карманам, судейской таски,
ученья строить Закону глазки,
изображать немого.

Жизнь вокруг идет как по маслу.
(Подразумеваю, конечно, массу.)
Маркс оправдывается. Но, по Марксу,
давно пора бы меня зарезать.
Я не знаю, в чью пользу сальдо.
Мое существование парадоксально.
Я делаю из эпохи сальто.
Извините меня за резвость!

То есть все основания быть спокойным.
Никто уже не кричит: «По коням!»
Дворяне выведены под корень.
Ни тебе Пугача, ни Стеньки.
Зимний взят, если верить байке.
Джугашвили хранится в консервной банке.
Молчит орудие на полубаке.
В голове моей — только деньги.

Деньги прячутся в сейфах, в банках,
в чулках, в полу, в потолочных балках,
в несгораемых кассах, в почтовых бланках.
Наводняют собой Природу!
Шумят пачки новеньких ассигнаций,
словно вершины берез, акаций.
Я весь во власти галлюцинаций.
Дайте мне кислороду!

Ночь. Шуршание снегопада.
Мостовую тихо скребет лопата.
В окне напротив горит лампада.
Я торчу на стальной пружине.
Вижу только лампаду. Зато икону
я не вижу. Я подхожу к балкону.
Снег на крышу кладет попону,
и дома стоят, как чужие.

Равенство, брат, исключает братство.
В этом следует разобраться.
Рабство всегда порождает рабство.
Даже с помощью революций.
Капиталист развел коммунистов.
Коммунисты превратились в министров.
Последние плодят морфинистов.
Почитайте, что пишет Луций.

К нам не плывет золотая рыбка.
Маркс в производстве не вяжет лыка.
Труд не является товаром рынка.
Так говорить — оскорблять рабочих.
Труд — это цель бытия и форма.
Деньги — как бы его платформа.
Нечто помимо путей прокорма.
Размотаем клубочек.

Вещи больше, чем их оценки.
Сейчас экономика просто в центре.
Объединяет нас вместо церкви,
объясняет наши поступки.
В общем, каждая единица
по своему существу — девица.
Она желает объединиться.
Брюки просятся к юбке.

Шарик обычно стремится в лузу.
(Я, вероятно, терзаю Музу.)
Не Конкуренции, но Союзу
принадлежит прекрасное завтра.
(Я отнюдь не стремлюсь в пророки.
Очень возможно, что эти строки
сократят ожиданья сроки:
«Год засчитывать за два».)

Пробил час и пора настала
для брачных уз Труда — Капитала.
Блеск презираемого металла
(дальше — изображенье в лицах)
приятней, чем пустота в карманах,
проще, чем чехарда тиранов,
лучше цивилизации наркоманов,
общества, выросшего на шприцах.

Грех первородства — не суть сиротства.
Многим, бесспорно, любезней скотство.
Проще различье найти, чем сходство:
«У Труда с Капиталом контактов нету».
Тьфу-тьфу, мы выро

I came to Christmas with an empty pocket.
The publisher pulls with my novel.
Moscow calendar is infected by the Qur'an.
I can not get up and go to visit
not to a friend whose kids cry,
neither to the family house, nor to the familiar girl.
Everywhere money is needed.
I sit on a chair, shaking with anger.

Ah, the damned craft of the poet.
The phone is silent, ahead of the diet.
You can take in the local committee, but it
- It’s the same as borrowing from a woman.
Losing independence is much worse
than losing innocence. Worse
I think it's nice to dream of a husband
it's nice to say "it’s time".

Knowing my status, my bride
the fifth year is not for me;
and where she is today, I do not know:
the devil himself will not beat the truth out of her.
She says: “Do not grieve in vain.
The main thing is feelings! Unanimously?"
And this is fine on her part.
But she herself, apparently, where she drinks.

I generally disbelieve neighbors.
I offend the kitchen with an unnecessary stomach.
To top it off, annoying personal
look at the role of man in life.
They consider me a thug
scoff at my appetite.
I do not use their credit.
"Pour him thinner!"

I see myself idle in the glass.
I won’t take a simple fact,
how did you live until Christmas
One thousand nine hundred and sixty-seventh.
Twenty-six years of continuous shaking
digging in pockets, judicial drag,
teachings to build the eyes of the Law,
portray dumb.

Life around is running smoothly.
(I mean, of course, a lot.)
Marx makes excuses. But, according to Marx,
It’s time to kill me.
I do not know whose benefit the balance is.
My existence is paradoxical.
I make from the flip era.
Excuse me for playfulness!

That is, there is every reason to be calm.
Nobody shouts: “On the horses!”
The nobles are taken root.
Neither Pugach nor Stenka.
Winter is taken, according to the bike.
Dzhugashvili is kept in a tin can.
The gun is silent on the forecastle.
In my head - only money.

Money is hiding in safes, in banks,
in stockings, in the floor, in the ceiling beams,
in fireproof cash desks, in letterheads.
Inundate Nature!
Packs of brand new notes make noise
like the tops of birches, acacias.
I'm all in the grip of hallucinations.
Give me oxygen!

Night. The rustling of snow.
The bridge is quietly scraped by a shovel.
In the window opposite the lamp burns.
I stick out on a steel spring.
I see only the lamp. But an icon
I do not see. I go to the balcony.
Snow on the roof puts a blanket
and houses stand like strangers.

Equality, brother, excludes brotherhood.
This should be sorted out.
Slavery always breeds slavery.
Even with the help of revolutions.
The capitalist divorced the Communists.
Communists turned into ministers.
The latter produce morphists.
Read what Lucius writes.

A goldfish is not swimming for us.
Marx in production does not knit bast.
Labor is not a commodity in the market.
So to say - to offend the workers.
Labor is the goal of being and form.
Money is like its platform.
Something besides the ways of feeding.
Unwind the glomerulus.

Things are more than their grades.
Now the economy is just in the center.
Unites us instead of the church
explains our actions.
In general, each unit
in essence - a damsel.
She wants to unite.
Pants ask for a skirt.

The ball usually tends to a pocket.
(I probably torment Muse.)
Not Competition, but the Union
belongs to the beautiful tomorrow.
(I do not strive for prophets.
It is very possible that these lines
reduce expectations:
“Count two years.”)

The hour has come and the time has come
for the marriage bonds of Labor - Capital.
Shine of despised metal
(further - the image in the faces)
more pleasant than emptiness in pockets
simpler than leapfrog tyrants,
better than the civilization of drug addicts
a syringe-grown society.

The sin of birthright is not the essence of orphanhood.
Many, no doubt, are more kind to bestiality.
It’s easier to find a difference than similarities:
“Labor has no contacts with Capital.”
Pah-pah, we dug