Епископ власти, от Бога данной,
Печаткой-перстнем скрепил решение:
Предать блудливую девку Анну
Огню святому для очищенья.
За то, что грешною красотою
Мужчин смущала, губила сразу.
Они, увидев чудо такое,
Роняли честь, теряли разум.
У стражей, тех что застигли голой,
Её, бесстыжую, в час купания,
Дрожали руки, срывался голос
Когда их вызвали на дознание.
А в каземате под магистратом,
Куда заточили эту красотку,
Нечистая сила неоднократно
Ломала засовы, замки, решётку.
Палач этим чарам дурным поддался
Хоть "Meserere" всю ночь шептал он,
Он трижды Анну казнить пытался,
Но трижды сякера из рук выпадала.
И вот жестокий костёр пылает,
Но диво дивное видят люди:
Огонь преступницу обнимает,
Целует плечи её и груди.
И застывает высоким храмом,
Где жарче бронзового чекана,
Звонницы обсели, аки раны,
И губы шепчут: "Святая Анна!"
Епископ власти, от Бога данной,
Печаткой-перстнем скрепил решение:
Предать блудливую девку Анну
Огню святому для очищенья.
За то, что грешною красотою
Мужчин смущала, губила сразу.
Они, увидев чудо такое,
Роняли честь, теряли разум.
У стражей, тех что застигли голой,
Её, бесстыжую, в час купания,
Дрожали руки, срывался голос
Когда их вызвали на дознание.
А в каземате под магистратом,
Куда заточили эту красотку,
Нечистая сила неоднократно
Ломала засовы, замки, решётку.
Палач этим чарам дурным поддался
Хоть "Meserere" всю ночь шептал он,
Он трижды Анну казнить пытался,
Но трижды сякера из рук выпадала.
И вот жестокий костёр пылает,
Но диво дивное видят люди:
Огонь преступницу обнимает,
Целует плечи её и груди.
И застывает высоким храмом,
Где жарче бронзового чекана,
Звонницы обсели, аки раны,
И губы шепчут: "Святая Анна!"
