Помню как горой стояла кучерма древесных душ,
Как над пламенем свистала боязливая любовь
И как с приходом зарева мы хватали автоматы
Что б усталый тот песок топтать и проливать чужую кровь.
Ворон дерзко хохотал над моим укрытым днем,
Словно кто то с неба осуждал пороки и грехи,
Но тот кто хохотом зальется, того я метко подстрелю
Ведь стыдно красть чужую повесть, где по концу гремят стихи.
В лесу, в конце войны прекрасной, был кротко милый пруд,
Куда кидали мы окурки, забывая те года ненастья,
Там в отражении моем хранилась тайна белых круп,
Круп душ ушедших с боем, устроенным незримой страстью.
Кровать сгорела и это я ее поджег,
Хотел те сны, кошмары отвести в лесную глушь
С дымом, празднично виляясь он исчезал, и исчезала грусть
I remember how Mountains stood Cumberm Wooden shower,
How oar the flames of the fearless love
And as with the arrival of glow, we grabbed the automata
What would be tired that sand to trample and shed someone else's blood.
Raven loosely laughed at my sheltered day,
As if someone from the sky condemned the vices and sins,
But the one who laughs down, that I met
After all, ashamed to steal someone else's story, where the poems threaten by the end.
In the forest, at the end of the war is beautiful, there was a meekly cute pond,
Where we threw cigarettes, forgetting those years bad weather,
There, in the reflection, my mystery was kept white croup,
Crow souls left with the fight, arranged invisible passion.
The bed burned down and this I set it up,
I wanted those dreams, nightmares to rest in the forest wilderness
With smoke, festively wagging he disappeared, and disappeared sadness
