Когда усталость валит с ног
И спится на ходу,
Когда молчит дверной звонок
И чай не греет,
И даже мой любимый пёс,
Поджав свой хвост,
Добра не ждёт,
Я, вспомнив правила игры,
На улицу иду –
Мой магазин всегда открыт,
В нём есть портвейн –
Вино давно ушедших лет,
Когда отец платил за свет
Тридцатку в самый тёмный год.
Голуби воркуют, слышишь, сделаем шаг,
На согретый тёплой крышей старый чердак.
И мурашки по спине –
Мальчик маленький в окне
Улыбнётся мне.
Господи всемилостивый, – это же я –
Может быть, приснилось мне, а, может быть, пьян.
Сорок лет почти один,
Лампу тру как Алладин.
Может, это джинн?
Ну как, малыш, твои дела?
На третьем этаже
Ещё все целы зеркала,
И всё в порядке.
Кинотеатры гонят план –
Во весь экран
"Фанфан–тюльпан".
Пылится кожаный диван;
Ему лет сто уже, –
На нём когда–то ты сдавал
Туза к десятке,
И губы подпалив бычком,
Мечтал выиграть жизнь в очко
И стать артистом как Крючков.
Посмотри на дядю, мальчик,
Дядя – артист.
Ну, сбылась твоя мечта,
Но как же хочется вниз!
Птицу–жар держу рукой,
Поменялся я б с тобой
На карман пустой,
Чтобы снова выбежать
В огромный наш двор,
Перелезть с мальчишками
Через забор,
И стремглав умчаться в мир,
Где заиграны до дыр
Две колоды стир.
Белье просохшее висит,
Как флаги в ноябре,
А город с крыши так красив –
Ума лишиться.
Ты что–то про него споешь,
Чумазый питерский гаврош,
Сжимая крик как финский нож.
И будешь долго у небес
Признания просить
До той поры, пока тебе
Не стукнет тридцать.
Но заболтался я – пора
Мне покидать свое "вчера".
Прощай. Ни пуха ни пера.
Когда усталость валит с ног
И спится на ходу,
Когда молчит дверной звонок
И чай не греет,
И даже мой любимый пёс,
Поджав свой хвост,
Добра не ждёт,
Я, вспомнив правила игры,
На улицу иду –
Мой магазин всегда открыт,
В нём есть портвейн –
Вино давно ушедших лет,
Когда отец платил за свет
Тридцатку в самый тёмный год.
When fatigue knocks down
And sleeps on the go
When the doorbell is silent
And tea doesn’t warm
And even my favorite dog
Tucking your tail
Good is not waiting
I, remembering the rules of the game,
I'm going to the street -
My store is always open
It has a port -
Wine of bygone years
When father paid for the light
Thirty in the darkest year.
Pigeons coo, hear, take a step
To the old attic warmed by a warm roof.
And goosebumps -
Little boy at the window
He smiles at me.
All-merciful Lord, it's me -
Maybe I dreamed, but maybe I'm drunk.
Forty years almost alone
The lamp is like Aladdin.
Maybe this is a genie?
Well, baby, what are you doing?
On the third floor
The mirrors are still intact
And all is well.
Cinemas drive the plan -
Full screen
"Fanfan Tulip".
Dusting leather sofa;
He’s a hundred years old, -
Once upon a time you rented it
Ace to ten,
And the lips got a bull
Dreamed to win a life in point
And become an artist like Kryuchkov.
Look at uncle boy
Uncle is an artist.
Well, your dream came true
But how do you want to down!
I hold the heat bird
I would change with you
Empty pocket
To run out again
In our huge yard
Climb with the boys
Over the fence,
And headlong to dash off into the world
Where are played up to the holes
Two decks of washing.
Dry laundry hangs
Like the flags in November
And the city from the roof is so beautiful -
Crazy to lose.
You’ll sing something about him,
The grimy St. Petersburg gavrosh,
Squeezing a scream like a Finnish knife.
And you will be long in heaven
Confessions to ask
Until you
Do not knock thirty.
But I got loose - it's time
I leave my "yesterday".
Goodbye. Break a leg.
When fatigue knocks down
And sleeps on the go
When the doorbell is silent
And tea doesn’t warm
And even my favorite dog
Tucking your tail
Good is not waiting
I, remembering the rules of the game,
I'm going to the street -
My store is always open
It has a port -
Wine of bygone years
When father paid for the light
Thirty in the darkest year.
