руки перестали дрожать
27 минут назад, сжимая стакан
с галлюцинациями весеннего вальса.
я вернулся туда, где
линейкой отмерял каждый шаг
твоих пальцев,
а руки ещё не испачканы о стены бетонных
карцеров.
прочитал на заборе, что пора меняться
и впитывать внутрь себя ветер перемен,
но отдался электрическим проводам
на своей шее,
и крикам чаек, обитающих на её одежде.
я бы хотел обитать где-то между
оконных рам и стеклопакетом,
вонзая в вену твоё отражение
и тепло её стен.
чайки смеялись надо мной
в пустой комнате, пока она
выпивала вино, проливая на колготки
чужое присутствие.
стоя на подоконнике
мёртвым цветком, я наблюдал
за тобой
в каждой квартире,
на витрине каждого магазина,
в руках каждого человека,
проходящего мимо,
в каждой урне,
рядом с упаковками
концетраптивов.
мысленно рвал занавески,
желая прыгнуть вниз,
и сломать свои ветки
ведь неимоверной жаждой
испорчен и скорчен от боли.
пожалуйста, укрой меня под землёй,
чтобы я не смог сдвинуться с места,
оставь моё место на твоём запястье
человеку, способному взлететь,
или пойти по воде.
чайки смеялись надо мной,
а я искал покой на полках
магазинов,
в коробках сухих напитков,
опрокинутых на твои колготки,
мне больно, мир сжимает горло
твоими руками,
ногтями царапая шрамы на запястьях
и выкалывая глаза,
я не вижу ничего,
но всё прекрасно чувствую.
утро с привкусом чего-то мёртвого.
нейронами передавались в мозг
её локоны после осознанных снов.
я держу тебя.
сонный паралич оставил
нас на своих местах,
и так бы целую жизнь:
не видеть никого и никогда,
и даже тебя, лёжа на диване
сквозь астральные галлюцинации.
и снова она, в другом образе:
сломанное крыло, растрёпанные волосы
и красное сухое вино.
Чайки смеялись надо мной.
hands stopped shaking
27 minutes ago, squeezing a glass
with hallucinations of a spring waltz.
I returned to where
measured every step with a ruler
your fingers
and hands are not yet dirty on the concrete walls
punishment cells.
read on the fence that it's time to change
and absorb the wind of change
but gave himself up to electric wires
on your neck,
and the cries of the seagulls living on her clothes.
I would like to live somewhere between
window frames and double-glazed windows,
thrusting your reflection into a vein
and the warmth of its walls.
seagulls laughed at me
in an empty room while she
drank wine spilling on pantyhose
someone else's presence.
standing on the windowsill
a dead flower, I watched
For you
in every apartment,
on the window of every store,
in the hands of every person,
passing by
in every urn,
next to the packages
conceptions.
mentally tore the curtains
wanting to jump down
and break your branches
after all, an incredible thirst
spoiled and twisted in pain.
please hide me underground
so that I can't budge,
leave my place on your wrist
a person capable of taking off,
or walk on the water.
the seagulls laughed at me,
and I was looking for peace on the shelves
shops,
in boxes of dry drinks,
overturned on your tights
it hurts me, the world tightens its throat
with your hands,
fingernails scratching the scars on the wrists
and gouging out the eyes,
I do not see anything,
but I feel great.
a morning that tastes like something dead.
neurons are transmitted to the brain
her curls after lucid dreams.
I'm holding you.
sleep paralysis left
us in our places,
and so would a whole life:
never see anyone,
and even you, lying on the couch
through astral hallucinations.
and again she, in a different way:
broken wing, disheveled hair
and dry red wine.
The seagulls laughed at me.
