На поле панки план курили, последний пыхнули косой
И молодого планокура несли накуренной толпой.
И молодого планокура несли накуренной толпой.
По крыше долбанула хапка отборной чуйской конопли,
Четыре дурня возле танка поехать дальше не смогли.
Четыре дурня возле танка поехать дальше не смогли.
Вокруг все пламенем объято, фашисты лезут напролом
Измена лупит нас ребята, а нам стрелять по ним в облом.
Измена лупит нас ребята, а нам стрелять по ним в облом.
Нас извлекут из под скамейки, что танком только что была,
Галимый сторож в телогрейке, и нас повяжут мусора.
Галимый сторож в телогрейке, и нас повяжут мусора.
И полетят тут телеграммы родных и близких известить,
Что сын ваш больше не вернется и не пойдет траву косить.
Что сын ваш больше не вернется и не пойдет траву косить.
В углу заплачет мать старушка, достанет шприц старик отец,
- Теперь мы плана не достанем, без сына нам теперь трындец.
Теперь мы плана не достанем, без сына нам теперь трындец.
На поле панки план курили, последний пыхнули косой
И молодого планокура несли накуренной толпой.
И молодого планокура несли накуренной толпой.
По крыше долбанула хапка отборной чуйской конопли,
Четыре дурня возле танка поехать дальше не смогли.
Четыре дурня возле танка поехать дальше не смогли.
Вокруг все пламенем объято, фашисты лезут напролом
Измена лупит нас ребята, а нам стрелять по ним в облом.
Измена лупит нас ребята, а нам стрелять по ним в облом.
Нас извлекут из под скамейки, что танком только что была,
Галимый сторож в телогрейке, и нас повяжут мусора.
Галимый сторож в телогрейке, и нас повяжут мусора.
И полетят тут телеграммы родных и близких известить,
Что сын ваш больше не вернется и не пойдет траву косить.
Что сын ваш больше не вернется и не пойдет траву косить.
В углу заплачет мать старушка, достанет шприц старик отец,
- Теперь мы плана не достанем, без сына нам теперь трындец.
Теперь мы плана не достанем, без сына нам теперь трындец.
