На краю дороги стоял дуб. Вероятно, в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще, и в два раза выше каждой березы. Это был огромный, в два обхвата дуб, с обломанными, давно, видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюже, несимметрично растопыренными корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие! — как будто говорил этот дуб. — И как не надоест вам все один и тот же глупый бессмысленный обман! Все одно и то же, и все обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастья. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они — из спины, из боков. Как выросли — так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
On the edge of the road stood oak. Probably ten times older birches, who made up the forest, he was ten times thicker, and two times above each birch. It was a huge, twist of oak, with broken, long ago, visible, bitches and broken bows, overgrown with old sores. With his huge clumsily, asymmetrically embarrassed with hands and fingers, he was old, angry and contemptuous freak standing between smiling birchings. Only he one did not want to obey the charm of spring and did not want to see neither spring, nor the sun.
"Spring, and love, and happiness! - As if he spoke this oak. - And how not to get tired of you all the same stupid senseless deception! All the same thing, and all the deception! There is neither spring, no sun, nor happiness. Won see, the crushed dead ate sit, always the same, and won and I spread my broken, encouraged fingers, where they grew up from the back, from the sides. As grown - it stands, and I do not believe your hopes and deceptions. "
