Цвело узорами стекло в окне темно-сиреневом.
Тепло молчание текло, как свет зрачка оленьего.
И лес баюкала зима и снегом заносимая была невыносимою
Печаль в стекляшках рек, как будто целый век шел снег.
Припев:
Дым печной там хандрой, а не детством пахнет,
Сон течет, полночь бьет, век вот-вот пройдет.
И мальчик видел странный сон о жизни неизведанной,
Церквей берлинских тихий звон и чай послеобеденный,
И века прошлого конец и в освещенном здании все дышит ожиданием,
И скоро рождество и ждут только его, его.
Припев
И вот на Розенхаймер пять остановились лошади,
И пар над ними стал витать и уплывал по площади,
И над прохожими людьми и дальше по Германии в своем непонимании
Значения границ для некоторых лиц и птиц.
Припев
Сквозь двери с матовым стеклом размытые видения,
Людей, сидящих за столом и новой книги чтение,
И неуклюжий перевод профессора словесности о вологодской местности,
О лесе и пеньке, о северной реке _ Оке.
Glowed glass patterns in the dark lilac window.
Heat silence flowed like a filling light of a deer.
And the forest of Bayukal Winter and the snow was intimately unbearable
Sadness in river glass, as if the whole age was snowing.
Chorus:
Smoke foam there is Handrea, and not childhood smells,
Dream flows, midnight beats, the century is about to go.
And the boy saw a strange dream about the life unexplored,
Churches of Berlin Silent and Tea afternoon,
And the century of the past end and in a lit building breathes expectations,
And soon Christmas and are waiting for him, Him.
Chorus
And now on Rosenheimer five horses stopped,
And the couples over them began to turn and floating over the area,
And over passersby people and further in Germany in its misunderstanding
Values of borders for some individuals and birds.
Chorus
Through doors with matte glass Blurry vision,
People sitting at the table and new book reading,
And awkward translation of the Vologda Literature Professor,
About the forest and hemp, about the North River _ OK.
