Когда конвой за вахтой
Ожидает нас,
И мы выходим в марево рассвета,
И тот амурский гармонист
Играет вальс,
Вся жизнь пройдёт за эти три куплета.
И вся воля и неволя
Пробегут во весь опор:
Чёрный ворон, белый лебедь,
Чёрно-белый приговор!
Всё сгорело, как солома,
Пронеслось на всех парах,
От детдома - до дурдома
В красноярских лагерях.
Овчарки лают так,
Что ёжится барак,
Лютует вохра и самоохрана,
А я не злой ни на людей,
Ни на собак,
Но в пять подъём, начальник,
Это рано!
Мороз под сорок,
И скрипит на мне кирза,
Опять сегодня норму не одюжим!
Овчарки злобно смотрят
Прямо мне в глаза,
Они меня бы схавали на ужин!
Потом начальничек,
Он вызовет зэка,
С портрета глянет
Феликс легендарный,
И спросят оба эти два большевика -
За что я им такой неблагодарный?
И вся воля и неволя
Пробегут во весь опор:
Чёрный ворон, белый лебедь,
Чёрно-белый приговор!
Всё сгорело, как солома,
Пронеслось на всех парах,
От детдома - до дурдома
В красноярских лагерях
When the convoy behind the watch
Awaiting us
And we go out into the haze of dawn
And that Amur accordionist
Waltz is playing
All life will pass in these three verses.
And all will and bondage
Run at full speed:
Black raven, white swan,
Black and white sentence!
Everything burned like straw
It raced in full steam
From the orphanage to the madhouse
In the Krasnoyarsk camps.
Shepherd dogs bark so
What a hut is creeping on
Fury and self-protection
And I'm not angry at people
Not a dog
But at five rise, boss,
It is early!
Frost under forty
And the tarp creaks on me
Again, the norm is not oodyum!
Sheepdogs are angrily looking
Right in my eyes
They would have caught me for dinner!
Then the boss,
He will call a prisoner
Looks from the portrait
Felix is legendary
And both of these two Bolsheviks will ask -
Why am I so ungrateful to them?
And all will and bondage
Run at full speed:
Black raven, white swan,
Black and white sentence!
Everything burned like straw
It raced in full steam
From the orphanage to the madhouse
In the Krasnoyarsk camps
