Мне нравится иронический человек.
И взгляд его, иронический, из-под век.
И черточка эта тоненькая у рта —
иронии отличительная черта.
Мне нравится иронический человек.
Он, в сущности, — героический человек.
Мне нравится иронический его взгляд
на вещи, которые вас, извините, злят.
И можно себе представить его в пенсне,
листающим послезавтрашний календарь.
И можно представить в его письме
какое-нибудь старинное — милсударь.
Но зря, если он представится вам шутом.
Ирония — она служит ему щитом.
И можно себе представить, как этот щит
шатается под ударами и трещит.
И все-таки,
сквозь трагический этот век
проходит он, иронический человек.
И можно себе представить его с мечом,
качающимся над слабым его плечом.
Но дело не в том — как меч у него остер,
а в том — как идет с улыбкою на костер,
и как перед этим он произносит:
— Да,
горячий денек — не правда ли, господа!
Когда же свеча последняя догорит,
а пламень небес едва еще лиловат,
смущенно — я умираю — он говорит,
как будто бы извиняется — виноват.
И можно себе представить смиренный лик,
и можно себе представить огромный рост,
но он уходит так же прост и велик,
как был за миг перед этим велик и прост.
И он уходит —
некого, мол, корить —
как будто ушел из комнаты покурить,
на улицу вышел воздухом подышать
и просит не затрудняться, не провожать.
I like the ironic man.
And his look, ironic, from under the eyelid.
And this thin line at the mouth -
irony is a hallmark.
I like the ironic man.
He is essentially a heroic person.
I like his ironic look
sorry for the things that piss you off.
And you can imagine him in pince-nez,
flipping through the day after tomorrow’s calendar.
And you can imagine in his letter
some old - milsudar.
But in vain, if he introduces himself to you as a jester.
Irony - she serves him as a shield.
And you can imagine how this shield
staggers under the blows and pops.
And still,
through this tragic age
he passes, an ironic man.
And you can imagine him with a sword,
swinging over his weak shoulder.
But the point is not how his sword is sharp,
but in the way he walks with a smile to the fire,
and how before he pronounces:
- Yes,
hot day - isn't it, gentlemen!
When the last candle burns out,
and the flame of heaven is still lilac
embarrassed - I'm dying - he says
as if apologizing - to blame.
And you can imagine a humble face,
and you can imagine huge growth,
but he leaves as simple and great
how was the moment before that great and simple.
And he leaves -
nobody supposed to reproach -
as if he left the room to smoke,
went outside to breathe air
and asks not to hesitate, not to see off.
