Текст песни Левитанский Юрий - Этот поздний рассвет обнажил и ясней обозначил

Этот поздний рассвет обнажил и ясней обозначил
перемены в природе, а значит, и в нашей судьбе.
Сколько лет, сколько зим с той поры пронеслось,
как я начал
их писать, эти письма мои, Катерина, тебе?

Паутинки летят над осенним пустеющим садом.
Августовских лесов загорелись вдали купола.
Ты пришла, Катерина, и стала моим адресатом
до того, как явилась, и прежде еще, чем была.

И когда меня в мокром окопе секла непогода,
и когда я вставал, повинуясь армейской трубе,
и когда я лежал на снегу сорок первого года -
это все были письма мои, Катерина, тебе.

Я тебе посылал их в такие безбрежные дали,
я тебе их писал, лишь о том затаенно скорбя,
что ответа уже отправитель дождется едва ли -
нет, нескоро еще эти письма дойдут до тебя.

Но и самые трудные в жизни моей положенья,
в передрягах ее, в беспощадной ее молотьбе,
все тревоги мои, все победы и все пораженья -
это все были письма мои, Катерина, тебе.

Всею кровью писал их, писал, погибая от жажды,
всею болью своею, одно лишь имея в виду,
что пускай не сейчас, не сегодня, а все же однажды
ты прочтешь их когда-то в две тысячи первом году.

День сменяется днем, и эпоху сменяет эпоха.
Все приемлю как есть, ни на что не пеняю судьбе.
Благодарно припомню за миг до последнего вздоха -
все идут еще письма мои, Катерина, тебе.

This late dawn has expored and clearly designated
Changes in nature, and therefore in our fate.
How many years, how many cams from that time swept
as I started
To write them, my letters, Katerina, you?

Ceatipers fly over the autumn empty garden.
August forests lit up the dome away.
You came, Katerina, and became my addressee
Before it came, and before there was.

And when me in the wet trench of the secland of bad weather,
And when I got up, obeying the army pipe,
And when I lay on the snow forty-first year -
That all were my letters, Katerina, you.

I sent them them to such wildlife
I wrote them to you only about Tom slaughtered,
that the answer is already the sender waiting hardly -
No, no other letters will come to you.

But the most difficult in my life position,
in her stalls, in a merciless threshing,
My alarms, all victories and all amazing -
That all were my letters, Katerina, you.

All the blood wrote them, wrote, died of thirst,
everything is pain, it is only meaning,
that let's not now, not today, but still once
You will still read them in two thousand and first year.

The day is replaced by the day, and the era replaces the era.
I accept everything as it is, I do not fate for anything.
I gratefully remember the moment to the last sigh -
Everyone goes still my letters, Katerina, you.