Из небесных ладоней января просыпается манна
На оковы твои, на потерянный дом.
Кто блуждал по пустыне сорок лет, оказался обманут,
И остался рабом, и остался рабом.
Зачарованным Каем на снегу бьюсь над проклятым словом.
Расцветает ли роза, мой сеньор, нынче в вашем окне?
Кто натаскивал гончих, мой сеньор, в ожидании лова?
Кто останется бел там, где праведных нет?
Но были ранее мы с тобой одно.
Я твоими руками бью хрусталь.
Я твоими губами пью вино,
Я твоими глазами вижу сталь
Прополосканных ветром плащаниц.
Кровь рассвета, как рана на груди,
Припорошена пеплом
Сизокрылых синиц.
Коронованный пламенем, лети. Стало белое алым.
Медный колокол дня докрасна разогрет.
Проиграв королевство, мой сеньор, не торгуются в малом
На последней заре, на последней заре.
Это сладкое слово, мой сеньор, было вовсе не "вечность".
Смерть поставила парус, мой сеньор, на своем корабле.
Вы же поняли тайну, мой сеньор, вы составили "верность"
И дождетесь меня на библейской земле.
Там, где были с тобою мы одним,
Я твоею рукой сжимаю стяг.
Твоим горлом кричу "Иерусалим!",
Я твоими глазами вижу знак
На нагих и молчащих небесах,
Где сияет, открытый всем ветрам,
Опрокинутой чашей
Наш нетронутый храм.
Manna wakes up from the palms of January
On your fetters, on the lost house.
Who wandered the wilderness for forty years, turned out to be deceived,
And he remained a slave, and remained a slave.
Enchanted Kai in the snow fight over the cursed word.
Is the rose blooming, my lord, now in your window?
Who trained the hounds, my lord, in anticipation of fishing?
Who will remain white where the righteous are not?
But previously we were one with you.
I beat crystal with your hands.
I drink wine with your lips
I see steel with your eyes
Rinsed by the wind shroud.
The blood of dawn, like a wound on my chest
Dusted with ash
Blue-winged Tits.
Crowned by flame, fly. It turned white scarlet.
The copper bell of the day is red-hot.
Losing the kingdom, my lord, no bargaining in the small
At the last dawn, at the last dawn.
This sweet word, my lord, was not "eternity" at all.
Death set sail, my lord, on his ship.
You understood the secret, my lord, you made up "loyalty"
And wait for me in the biblical land.
Where we were alone with you
I squeeze the banner with your hand.
I scream with your throat "Jerusalem!"
I see a sign with your eyes
In the naked and silent heavens
Where it shines open to all the winds
Overturned bowl
Our pristine temple.
