Смотрю на мир с двенадцатого этажа.
И дом напротив, словно лайнер голубой.
И непоседливая легкая душа
Уже летит куда-то за его трубой.
Всерьез поверив в этот призрачный полет,
Парю над миром словно Чайка-Ливингстон.
Я слышу неба голос для меня поет,
Звенит свобода с четырех сторон.
И ветер рвет то ль за окном, то ль за бортом,
И берег прошлого не виден мне уже.
Большой корабль – двенадцатиэтажный дом
Плывет в ночи к стране прекрасных миражей.
Московский дом молчит, двенадцатый этаж.
Лишь дождь стучит ладошкой в темное стекло.
Я, сделав шаг, вхожу в очередной вираж,
И возвращаюсь в свой не выдуманный сон.
И в тишине над спящим городом кружа,
Я не пытаюсь этот мир перевернуть.
Смотрю на жизнь с двенадцатого этажа,
И улыбаюсь в эту высоту,
Где ветер рвет то ль за окном, то ль за бортом,
И берег прошлого не виден мне уже.
Большой корабль – двенадцатиэтажный дом
Плывет в ночи к стране прекрасных миражей.
I look at the world from the twelfth floor.
And the house on the contrary, as if the liner is blue.
And restless light soul
Already flies somewhere behind his pipe.
Seriously believes in this ghost flight,
A pair over the world as if Gull-Livingston.
I hear the sky voice for me sings,
Rings freedom from four sides.
And the wind tears down then outside the window, then in the board,
And the past of the past is not visible to me.
Big ship - twelve-storey house
Flowing in the night to the country of wonderful mirages.
The Moscow House is silent, the twelfth floor.
Only the rain is knocking his palm in dark glass.
I, having done a step, in the next turn,
And I return to my not invented sleep.
And in silence over the sleeping city of circle,
I'm not trying to turn this world.
I look at life from the twelfth floor,
And smile at this height,
Where the wind tears down then outside the window, then o beyond
And the past of the past is not visible to me.
Big ship - twelve-storey house
Flowing in the night to the country of wonderful mirages.
