(ты плохая. зима пройдёт.)
раздевалась в разрезе штор,
а потом - о, двухтысячный год
сдохни! - размазала рот
невозможной, чужой улыбкой,
слишком липкой
для этих губ.
время пиная,
как арестанта конвойный,
вечность вступала в права
и любая попытка возврата
была бесполезна;
на словах
пел запрет,
а рассвет
лез в окно
(это место я вычеркну).
только одно неизвестно:
как попала в подстрочник любовь.
(you are bad. winter will pass.)
undressed in the context of the curtains,
and then - oh, two thousandth year
die! - smeared her mouth
an impossible, alien smile
too sticky
for those lips.
kicking time
like a convict prisoner,
eternity came into law
and any attempt to return
was useless;
in words
sang a ban
and the dawn
climbed out the window
(I’ll cross out this place).
only one is unknown:
how love got into an interlinear.
