Текст песни не смелая я - кусая предплечья

Наверное, слишком хриплые эти губы, слишком, наверное, острые каблуки в позвоночник асфальту и в кожу дверей и грубо и резко и в тело дрожащее, голое, проводки, а мне бы пить колу и все, что карее, и молча молиться Algoane и лакруа, и ссадинки чтобы спрятались под тональником, нежные, раскаленные до бела, до дебильности помнить и номер дома, и тебя, заспанного, и себя, истеричку, и как возвращались из комы, из комнаты, и слушали децибелы проезжающей электрички, на утро казалось – не так все страшно, не так уж и больно – письмо из одних пробелов, девочки, чтобы согреться, натужно и влажно ветер взасос целовал деревянные двери подсохших улыбок, зауженных пепельниц в задних карманах, в апреле глаза его были уже как осенью – карие, изжелта-рваные, всегда говорил, как мало ему меня досталось за эти восемь
недель, мол, с кем-то я пропадала, яркая и далекая, а его сердечко дробилось в мельчайших швах, что замучила, стерва, такого мальчика теплого!.. ушла от него с одиночеством на подошвах. Звонил, нет, конечно, звонил и глухо вговаривал «Лесь, в общем, это…пожалуйста, приходи», делала вид, будто что-то случилось со слухом, его лучший друг рисовал на моей груди языком. Я ложилась под форму пальцев, под его широкое холеное тело, а через год мне глаза выедали все эти фотографии, несмелая я, его грубое «надоела», и как эти люди были во мне так долго, как могла я исплакать все сказанное сгоряча, им обоим так нравилась беленькая футболка, которой сейчас закрываю царапины на плечах, все засосы на сердце. Короче, остались оба
зачерствевшими снимками, холоднее, чем снегири. А сейчас есть ты, от которого ничего не осталось. но который остается сам. На ночь. Когда за поворотом обрываются фонари.
Пьешь мой загар на ключицах, под волосами,
без запятых, без слов ласковых, человечьих.
Я… А что я?
Смотрю умирающими глазами,
кусая
предплечье.

Probably too raucous those lips , too , probably , sharp heels into the spine asphalt and skin doors and rude and abrupt and body shivering , naked , wiring , and I would drink a Coke and all that Kars , and silently pray Algoane and Lacroix and ssadinki to hid under tonalnik , gentle , white-hot , remember to debility and house number , and you sleepy , and myself , hysterical , and how to back out of the coma , out of the room and listened to a passing train decibels , in the morning it looked like - it's not so scary, is not so painful - an all blanks , girls, keep warm , and humid wind straining passionately kissed wooden door dried up smiles narrowed ashtrays in the back pockets , in April , his eyes were already in the fall - brown , yellowish -rvanye always saying how little he got me in the eight
weeks , they say, with someone I was lost , bright and distant , and his heart is crushed into tiny joints that tortured , bitch , this boy's warm ! .. left him with loneliness on the soles . Called , no, of course , called and muffled vgovarival " Les , in general , it is ... please come ," pretended something was wrong with your hearing , his best friend drew on my chest language. I lay down under the form of fingers under his wide sleek body , and a year later my eyes eats away all these photos , I'm timid , his rude " tired ", and how these people were in me as long as I could isplakat everything said hastily, they both liked so much white little T-shirt , which is now close scratches on his shoulders, all aspirated heart. In short , there were both
stale snapshots , colder than bullfinches . And now you have , from which nothing remains. but which remains itself . For the night. As for turning the lights are broken .
Drink my tan on collarbone , under the hair ,
no commas , no affectionate words , man .
I ... What am I?
Watching the dying eyes,
biting
forearm.