Словно гуляка с волшебною тростью,
Батюшков нежный со мною живет.
Он тополями шагает в замостье,
Нюхает розу и Дафну поет.
Ни на минуту не веря в разлуку,
Кажется, я поклонился ему:
В светлой перчатке холодную руку
Я с лихорадочной завистью жму.
Он усмехнулся. Я молвил: спасибо.
И не нашел от смущения слов:
-- Ни у кого -- этих звуков изгибы...
-- И никогда -- этот говор валов...
Наше мученье и наше богатство,
Косноязычный, с собой он принес --
Шум стихотворства и колокол братства
И гармонический проливень слез.
И отвечал мне оплакавший Тасса:
-- Я к величаньям еще не привык;
Только стихов виноградное мясо
Мне освежило случайно язык...
Что ж! Поднимай удивленные брови
Ты, горожанин и друг горожан,
Вечные сны, как образчики крови,
Переливай из стакана в стакан...
18 июня 1932
As if a walk with a magical cane,
Delicate father lives with me.
He fuses in the darity,
Sniffs rose and duff sings.
For a minute, not believing in the separation,
It seems that I bowed to him:
In a light glove Cold hand
I am with feverish envy.
He grinned. I pivy: Thank you.
And I did not find from embarrassment of words:
- No one has the bends of these sounds ...
- And never - this rush of the shafts ...
Our torment and our wealth,
Konosonaya, with him he brought -
Noise poems and bell fraternity
And the harmonic prayer of tears.
And I answered a mourned Tasza:
- I'm not used to Gias yet;
Only poems grape meat
I was refreed by chance the language ...
Well! Raise surprised eyebrows
You, a town-dweller and a friend of citizens,
Eternal dreams like blood samples,
Pleep a glass into a glass ...
June 18, 1932.
