Я буду метаться по табору улицы темной
Я буду метаться по табору улицы темной
За веткой черемухи в черной рессорной карете,
За капором снега, за вечным, за мельничным шумом...
Я только запомнил каштановых прядей осечки,
Придымленных горечью, нет - с муравьиной кислинкой,
От них на губах остается янтарная сухость.
В такие минуты и воздух мне кажется карим,
И кольца зрачков одеваются выпушкой светлой,
И то, что я знаю о яблочной, розовой коже...
Но все же скрипели извозчичьих санок полозья,
B плетенку рогожи глядели колючие звезды,
И били вразрядку копыта по клавишам мерзлым.
И только и свету, что в звездной колючей неправде,
А жизнь проплывет театрального капора пеной;
И некому молвить: "Из табора улицы темной..."
I will rush through the camp of the dark street
I will rush through the camp of the dark street
Behind a branch of bird cherry in a black spring carriage,
Behind the hood of snow, behind the eternal noise of the mill ...
I only remembered the misfires of chestnut strands,
Smoked with bitterness, no - with formic sourness,
They leave amber dryness on the lips.
At such moments, the air seems brown to me,
And the rings of the pupils are dressed with a light edging,
And what I know about apple, pink skin ...
But all the same the skids creaked,
Thorny stars gazed at the braided mat,
And they beat the frozen hooves on the keys in a row.
And only the light that is in the starry prickly untruth,
And life will float the theatrical hood with foam;
And there is no one to say: "From the camp of the dark street ..."
