А он смотрел в своё старое зеркало и ждал. Ждал чудес, самолётов, сказок, дыма, чего угодно. Только не своего отражения от ненавистной ему гладкой поверхности.
Он ждал писем от подсознания, но пока так и не дождался.
Всё, что он мог увидеть там, это нервные смены форм зрачков. Они то сужались, то расширялись до невозможности глупо, покоряя его своей беззащитностью.
Поддерживая собственный, совсем недавно придуманный ритм, зрачки пытались не оступится в нотах и длительностях.
Руки отчуждённо повторяли давно забытые менуэты на воздушной поверхности клавиш.
Пальцы с укором нажимали то на одни терции, то на другие.
Квинты, сексты, октавы — всё это память постепенно собирала не только в менуэты, но и в оставленные в недрах сознания сонатины.
А он всё так же стоял и смотрел на некогда красивое лицо и с ужасом понимал, что никаких чудес и дыма не будет.
Губы стали медленно, с улиточной скоростью изображать улыбку.
Бледно — розовые полосочки стремились показать, насколько их владельцу хорошо в этот момент, в этом месте.
В луже душевного океана умирали касатки, скреблись о водоросли кошки и кто — то очень громко молился.
(Уж не ему — ли?)
А он стоял там.
И ждал.
Ждал чудес, самолетов, сказок, дыма, чего угодно.
Чего угодно, только не его самого.
And he looked at his old mirror and waited. I was waiting for miracles, airplanes, fairy tales, smoke, whatever. Only not his reflection from the smooth surface hated by him.
He waited for letters from the subconscious, but so far did not wait.
All he could see there is nervous shifts of the forms of pupils. They were narrowed, they expanded to the impossibility of stupid, conquering him with their defenselessness.
Supporting its own, quite recently invented rhythm, pupils tried not to stumble in notes and durations.
Hands alienatedly repeatedly forgotten menuets on the air surface of the keys.
Fingers with reproach pressed on one of the prison, then to others.
Quinta, sexts, octaves - all this memory gradually collected not only in Menuets, but also left in the bowels of Sonatin's consciousness.
And he still stood and looked at the once beautiful face and understood with horror that there would be no wonders and smoke.
The lips have become slow, with a snailing speed to portray a smile.
Pale - pink stripes sought to show how well the owner is well at this moment, in this place.
In a muddy ocean, the fighters were died, screamed about algae cats and someone prayed very loudly.
(Isn't he?)
And he stood there.
And waited.
Waiting for miracles, airplanes, fairy tales, smoke, whatever.
Whatever, just not himself.
