нам остается слушать музыку и стихи, фотографии взглядами жечь дотла, жить в городе разлученных, в стране глухих, вырываться из цепких лап. я могла бы представить, как среди трафика и огней, в торговом центре, на улице февраля ты останавливаешь часы и идешь ко мне, и крылья мои болят. я могла бы представить, как мы сидим за столиком у окна, переплетаем пальцы, ведем войну с нами же, изнемогающими от ран, умирающими в весну. я могла бы представить, как ты стоишь на балконе, в ночь отпуская свои сигареты, как маяки. а потом возвращаешься, и становится так темно, что не видно твоей руки. и никто не знает, где заканчиваются тела, кто проникает кому в глубину души… я могла бы представить, что однажды не умерла, и остаться жить.
но по-прежнему мы разбросаны по словам, февраль спешит к последнему этажу.
я мучительно хочу тебя целовать.
поэтому ухожу.
We still have to listen to music and poems, painting photos to the gaze, to live in the city of separated, in the country of deaf, break out of the chain paws. I could imagine, as among traffic and lights, in the mall, on February, you stop the clock and go to me, and my wings hurt. I could imagine how we sit at the window at the window, intertwine my fingers, we lead war with us, exhausted from wounds, dying in the spring. I could imagine how you stand on the balcony, letting go on the night of your cigarettes like lighthouses. And then you come back, and it gets so dark that you can not see your hand. And no one knows where the bodies end up who penetrate to whom to the depths of the soul ... I could imagine that one day did not die, and stay to live.
But still we are scattered according to the words, February is in a hurry to the last floor.
I painfully want to kiss you.
Therefore, leaving.
