Маяковский
Ну, это совершенно невыносимо!
Весь как есть искусан злобой.
Злюсь не так, как могли бы вы:
как собака лицо луны гололобой -
взял бы
и все обвыл.
Нервы, должно быть…
Выйду,
погуляю.
И на улице не успокоился ни на ком я.
Какая-то прокричала про добрый вечер.
Надо ответить:
она — знакомая.
Хочу.
Чувствую -
не могу по-человечьи.
Что это за безобразие!
Сплю я, что ли?
Ощупал себя:
такой же, как был,
лицо такое же, к какому привык.
Тронул губу,
а у меня из-под губы -
клык.
Скорее закрыл лицо, как будто сморкаюсь.
Бросился к дому, шаги удвоив.
Бережно огибаю полицейский пост,
вдруг оглушительное:
«Городовой!
Хвост!»
Провел рукой и — остолбенел!
Этого-то,
всяких клыков почище,
я и не заметил в бешеном скаче:
у меня из-под пиджака
развеерился хвостище
и вьется сзади,
большой, собачий.
Что теперь?
Один заорал, толпу растя.
Второму прибавился третий, четвертый.
Смяли старушонку.
Она, крестясь, что-то кричала про черта.
И когда, ощетинив в лицо усища-веники,
толпа навалилась,
огромная,
злая,
я стал на четвереньки
и залаял:
Гав! гав! гав!
[1915]
Mayakovsky
Well, this is totally unbearable!
All as it is bitten with malice.
I'm not as angry as you could:
like a dog the face of the moon is bare -
would take
and everything collapsed.
The nerves must be ...
I'll go out
take a walk.
And on the street I did not rest on anyone.
Someone shouted about a good evening.
I must answer:
she is familiar.
Want.
I feel -
I can't be human.
What an outrage this is!
Am I sleeping, or what?
I felt myself:
the same as it was
the face is the same as it is used to.
I touched my lip
and from under my lip -
fang.
Rather, I covered my face, as if I were blowing my nose.
He rushed to the house, doubling his steps.
I carefully bend around the police post
suddenly deafening:
“Policeman!
Tail!"
He passed his hand and was dumbfounded!
This something
any cleaner fangs,
I did not even notice in a frantic jump:
from under my jacket
loose tail
and twists from behind,
big, doggy.
Now what?
One shouted, the crowd growing.
The second was added the third, the fourth.
They crushed the old woman.
She, crossing herself, shouted something about the devil.
And when, bristling in the face with mustache-brooms,
the crowd piled up
huge,
angry,
I got down on all fours
and barked:
Woof! woof! woof!
[1915]
