Улегся шторм - и вновь на море тишь да гладь.
Вернулось все на круги вечные свои.
У Санчо Панса "Жигули". Мой Росинант давно издох.
И Дульсинея рядом спит.
Романов рыцарских забыт дурман.
На антресолях в глубине ржавеет щит.
А за окном кровит закат,
и тает мельниц ветряных
на горизонте силуэт...
А ну их к черту, этих мельниц миражи!
Кругом реальных чудо-юд хоть пруд пруди.
Им - как дробинка для слона мое погнутое копье
и мой видавший виды меч.
Я щит достану, сдуну пыль с него -
пусть сын на нем летит зимой с горы крутой.
А чудо-юдам научусь
тепло заглядывать в глаза
и первым руку подавать.
Грохочет век остепененных санчо панс,
век дон-кихотов, обзаведшихся семьей...
А может, именно сейчас пришла пора взнуздать коней
и латы мятые надеть?
А может, именно сейчас пора
забыть про грошевой уют и теплых жен
и встать глазами на зарю,
и бить мечами в бурдюки,
и каторжан освобождать?
...Домой приду, когда уже темным-темно,
и Дульсинею поцелую в спящий лоб.
Открою книгу и себя - еще в доспехах и седле -
увижу в сумраке гравюр.
Над недочитанным листом усну,
и мне приснится поутру прекрасный сон:
что я на кляче огневой
лечу себе наперерез,
держа копье наперевес...
декабрь 1980
The storm lay down - and again at the sea is quiet and surface.
Everything returned to their eternal circles.
Sancho Pans "Zhiguli". My Rosinant has long died.
And Dulsinea sleeps nearby.
Romanov Knightsky is forgotten by a dope.
On the mezzanines in the depths, the shield rusts.
And outside the window is sunset,
and melting the mills of windmills
On the horizon silhouette ...
Well, to hell, these mills are mirages!
Around the real miracle, at least a dime a dozen.
They are like a pellet for an elephant my bent spear
And my sword that saw.
I will take out the shield, take the dust from it -
Let the son fly on it in winter from Mount Cool.
And I will learn the miracle-yudam
gaze into the eyes
And give the first hand.
The age of the defeated Sancho Pans rumbles,
The age of Don Kikhotov, who acquired a family ...
Or maybe right now it is time to hide the horses
And put on the crumpled armor?
Or maybe now it's time
Forget about pennies and warm wives
And stand with your eyes at the dawn,
And beat with swords in the wineskins,
And free from hard labor?
... I will come home when it is already dark, it is dark,
And I will kiss the dulsine in the sleeping forehead.
I will open the book and myself - even in armor and saddle -
I will see engravings in the dusk.
Over the unfinished sheet, I will fall asleep,
And I will have a wonderful dream in the morning:
that I'm on a nag of a fire
I am flying around myself
Holding the spear at the ready ...
December 1980
