Иду по гравию, в скальп дышат музы.
Меняя gravy так, что камни колыхают юзом.
Волки на кромке воют на луну своим союзом/
Луна свисает с высоты будто мужик обрюзглый.
В плеере Fuze и грузы, мне немного грустно.
Наверно это потому, что я довольно русский.
Мысленаброски так вот просто обращаю в сгустки.
И возлагаю свое сердце в жертвенник искусству.
Немые крыши смотрят в тротуар и ждут хозяев.
Рыжущий кот, как толстый коп, свое ебло раззявил.
Мир разлагается на ветви и прорезы кадров.
Возле коротких кинолент хапают дети Кадма.
Из чешуи земли торчат кусты и прячут стебли.
Замерзшие цветы любви плутают в лютых дебрях.
Бетонный лес зовёт безмолвных сов, и дирижабли
Несут надвывом хор рулад, что поднимают жабы.
Замёрзший повод жжет ладони в глубине карманов.
Конвой бретониев следит за мной будто я мамонт.
Под чёрным хлопком рюкзака тринадцать песен Кафки,
И я их пронесу с собой мимо летящих авто.
Под шлёпом башмаков мне слышен рёв канализаций.
И через лязг оков несётся стон цивилизаций.
Феи на стоне в монотоне оглушают ямы,
И ровные ряды их глаз журчат как океаны.
Навь чертыхается в атлас развязок яви.
Просохшим матовым раскрасом мгла кирпич буравит.
В скальп дышат музы, мои стопы ощущают гравий.
И камни колыхают юзом, размеряя gravy.
И у нас всё окей с тобой...
Можно даже пойти поспать.
I walk on the gravel, the muses breathe into the scalp.
Changing the gravy so that the stones wobble.
The wolves on the edge howl at the moon with their union /
The moon hangs down from a height like a flabby man.
In the player Fuze and loads, I'm a little sad.
Probably because I'm pretty Russian.
Thought sketches so just turn into bunches.
And lay my heart on the altar to art.
The dumb roofs look into the sidewalk and await the owners.
The ginger cat, like a fat cop, showed his fucking.
The world is decomposing into branches and cuts of frames.
The children of Cadmus seize near short films.
Bushes stick out from the scales of the earth and hide the stems.
Frozen flowers of love wander in the fierce wilds.
The concrete forest is calling the silent owls, and the airships
A chorus of roulades is carried, which are raised by toads.
The frozen rein burns the palms in the depths of the pockets.
A Bretonian convoy is watching me like I'm a mammoth.
There are thirteen Kafka songs under the black cotton backpack
And I will carry them with me past the flying cars.
Under the slapping of shoes I can hear the roar of sewers.
And the groan of civilizations rushes through the clash of fetters.
Fairies groan in monotone deafen the pits,
And the even rows of their eyes gurgle like oceans.
Nav swears at the atlas of the endings of reality.
The brick is drilled with dried matte paint.
Muses breathe into my scalp, my feet feel gravel.
And the stones sway skidding, measuring the gravy.
And we are all okay with you ...
You can even go to sleep.
