Мы шли долинами неосвещёнными,
а на часах томился полдень.
Плелись пустынями, ползли каньонами,
нагрудный крест неся, как орден.
Водой была нам кровь тех, кто не мог идти,
а пищей – кости тех, кто отказался пить.
Из молодой любви и старой похоти
сплеталась новых поколений нить.
И снова гибли те, кто не набрался сил,
и снова сожран был – кто не убил,
и снова был сожжён – кто попытался свет
добыть, себя стирая оземь.
Кто одиноким был сто вёсен, зим и лет, –
сто лет искал блудницу осень.
Где потерялся я, ища свой кров, свой хлеб?
Не глух ли я, не слеп ли я? – и глух, и слеп.
Для кого-то нет закона, кроме нравственного,
для другого вся мораль внутри закона.
И вторые ради благ земного царствованья
судят первых, обличаясь в их иконы.
We walked unlock valleys,
And on the clock was all the day.
Flew deserts, crawled canyons,
Cheerful cross carrying as an order.
Water was the blood of those who could not go,
And food - bones of those who refused to drink.
From young love and old lust
Twisted new generations thread.
And again gibbles those who did not gain strength,
And again was burned - who did not kill
And again was burned - who tried the light
Get yourself washing yourself.
Who is alone was one hundred veins, winters and years, -
A hundred years I was looking for the Bludnitsa Autumn.
Where did I get lost, looking for your shelter, your bread?
Is I not deaf, I'm not blind? - and deaf, and blind.
For some, there is no law except moral
For another whole moral inside the law.
And the second for the state of the earthly reign
They judge the first, hurning into their icons.
